Почему дорогая сестрица считает достаточным писать мне раз в две недели, а то и того реже? Подозреваю ее тоже в пристрастии к пехотным частям, но тут уже все соображения о преимуществах пехоты перед кавалерией в окопный период войны утешают плохо…
Как там Мадемуазель Мари? Мечтаю, что в конце концов догадаются назначить ее военным министром, и тогда все у нас пойдет на лад. Если бы не проклятая скромность, заставляющая ее вечно держаться в тени, это, наверное, уже было бы совершившимся фактом!..»
………………………………………
Начались утренние заморозки. Ерошится белая и колючая трава на «кругу», покрытая инеем по утрам. Тонкий ледок затягивает лужицы и следы конских копыт у крыльца. Вот запорхали и первые легкие снежинки, а там, наконец, и настоящий снег выпал. Белый и рыхлый. Он пахнет не то только что разрезанным арбузом, не то васильками, сорванными во ржи, — словом, чем-то очень свежим и очень знакомым… Погуляв раз или два, я, как и обычно, отметил начало зимы простудой. В утешение мне Вера нашла где-то целый деревянный ящик с сотней игр и головоломок. Кто-то, Бог знает когда и кому, привез его из Франции, и почему-то о нем все позабыли. Этот отполированный сундучок с крупной надписью на крышке «Nouveaux jeux» [45]содержит какие-то гнутые проволочки с колечками, которые надо разъединить, цветные шарики в застекленных коробочках, которые катаются и должны куда-то попадать сообразно своему цвету или размеру, фокусы. Пересмотрев все их прежде, чем вручить мне, Вера тут же реквизирует две коробочки как неподходящие. Я пробую протестовать. «Да ведь это же гадость! Ну посмотри сам, если хочешь. Хорошо еще, папа их у тебя не увидел. Только французам могло прийти в голову…» В одной коробочке на дне под стеклянной крышкой лицо сатаны, с дырочкой на месте оскаленного рта, и пышный червяк из красной синели со свинцовой плоской головкой. Задача состоит в том, чтобы заставить сатану проглотить червяка, который таким образом выпадет из коробочки. В другой коробке еще лучше: изображено дерево, на толстой ветке укреплен крючок, и еще в ней есть жестяная плоская фигурка человечка с петлей на шее — надо его повесить на дерево. Я больше не возражаю: мне и самому понятно, что, если отец застигнет меня за такими душеспасительными занятиями, придется плохо и мне, и Вере, и, пожалуй, весь ящик с головоломками совершит полет туда, откуда возврат будет труднее, чем возврат червяка из красной синели, проглатываемого сатаной.
Моя простуда, несмотря на такие утешения, очень некстати: и без нее тоскливо, а тут еще лежи с градусником под мышкой в Аксюшиной комнате. Перед самой болезнью я получил еще один действительно замечательный подарок, но мне и видеть-то его пришлось раза два — не больше. Тетя Дина Козлова подарила мне настоящего живого ослика: это лохматенький рыжий скотик, совсем еще маленький, но страшно упрямый. Тетя Дина сама не раз приезжала к нам на легкой тележке, запряженной ее ослицей Мушкой, а еще раньше, говорят, у нее была упряжка из трех собак. Милка, Перец и Шах без труда резво возили ее в маленьких саночках, она ведь и сама-то такая маленькая, тетя Дина. Но подаренный осленок катать меня еще никак не соглашается. Я забираюсь на него верхом, и, если Вера несет впереди тазик с овсом, он бежит за ней, если же нет — бойко и уверенно бежит в свое стойло. Назвали ослика Букой.
Наконец, температура становится устойчиво нормальной. Мне разрешено вставать. Но заниматься мной некому. Все заняты чем-то своим: мама отдает распоряжения по хозяйству, Вера пишет письма братьям, отец работает, Аксюша что-то шьет.
Вчера вечером папа прочел мне вслух «Бурю» Шекспира. Мне очень понравилось, но что, если и мне попробовать… написать нечто подобное, но совсем свое?
Уже несколько листков бумаги исписано торопливыми каракулями. Сижу, задумчивый и сосредоточенный. Начало — сцена на корабле. Боцман ругает матросов и гонит всех их в трюм, чтобы они не мешались под ногами. Этот боцман свиреп совершенно по-шекспировски. И пишется все это в форме пьесы, но я об этом даже и не думаю. Просто мне так легче, как, вероятно, и Шекспиру было. Каждый говорит сам за себя, а необходимые пояснения в скобках. Но что же делать боцману? Надо ему с кем-то говорить, а матросов он уже разогнал. Входит некий Пашов: он приносит чертеж, порученный боцману капитаном. Но боцман сам чертить не умеет: «А я и линии прямой не проведу, не только круга…» Приходит капитан. Он подозрительно смотрит на чертеж и догадывается о том, кто его сделал. Что же дальше? А пусть их себе. Когда Шекспир не знал, что делать с героями, он давал им отдышаться и переходил к другому явлению с другими лицами. Так сделаю и я. В каюте едут англичанин с сыном Робертом; они закусывают, говорят о разных разностях, например, о том, что «у летучей мыши привычка странная спать книзу головой…», ищут сверчка, который мешает им спать, разоблачают матроса, съевшего колбасу из их корзины. Что с ними делать дальше? Пусть отдохнут. Теперь пустыня, караван, арабы на верблюдах. Поднимается песчаная буря — самум. Их заносит песком. Они кричат, молятся, верблюды ложатся. Один лишь старый шейх не растерялся и дает мудрые советы и дельные распоряжения. Я не замечаю, что и мудрый шейх, и пожилой англичанин, беседующий с сыном, — это мой отец. И свирепый боцман, увы, это тоже он, когда сердится. Мне кажется, что все они разные, и что с ними делать дальше — не знаю. Папа в хорошем настроении. Он раза два прошел мимо, с интересом поглядывая на меня, но ничего не сказал. Сейчас, видя мое растерянное лицо, он подходит: «Ну, что же ты пишешь?» Я рассказываю и охотно читаю ему свои сцены. Он хвалит их, говорит, что для начала это совсем неплохо, советует мне, как сюжетно связать все это обилие персонажей. Кораблекрушение, английский мистер с сыном достигают берега в шлюпке и попадают в плен к арабам. Шейх хочет их убить, но жена его жалеет мальчика. Арабы увозят их с собой на невольничий рынок. А между тем, должна была состояться их встреча с семьей, на которую они спешили, эти англичане, в… «Ты думаешь, в Лондон? Можно и так, но подумай, не лучше ли выбрать для встречи приморский город, например, Ливерпуль? Ты о нем ничего не знаешь? Это не беда…» (Как будто о Лондоне я знаю много больше). На моем столике появляются описания путешествий, географические карты Европы и Африки, подробное описание ливерпульского собора, в котором жена англичанина молится о нем, не получая никаких известий, а младшие дети рассматривают скульптурные надгробия и слышат историю знаменитых людей, погребенных в этом соборе. Сюжет все усложняется, обрастает новыми деталями и подробностями…