За окнами Николай Васильевич увидел деревья, резкую, густую тень от них на раскаленной глади асфальта. Так привычно представить в тени этих ветвей ватагу школьников. Но их почти нет. Только на противоположной стороне улицы стояла девочка, с робким любопытством провожая взором входящих в ее школу военных, среди которых больше всего было девушек и женщин — бойцы и командиры медсанбата, медицинские сестры и хирурги-ординаторы. Все это — молодежь, и почти у всех у них на лицах какое-то торжественное необычное выражение, которое они не в состоянии скрыть за нарочитой деловитостью. «Понимают ли они до конца, что такое война?» — подумал Желваков.
— Да, долго и трудно воевать нам придется, — вздохнул он и, вскинув седую голову, твердым шагом вышел на школьный двор.
Знакомство с подчиненными оказалось необычно простым — Желвакова сразу начали атаковать:
— Товарищ командир, где прикажете размещать оборудование?
— Товарищ хирург, где получить обмундирование?
— Куда девать спирт?
Желваков прекрасно понимал, что каждому из его бойцов уже известно назначение любой комнаты в школе и многие из них задавали вопросы только для того, чтобы от самого командира получить приказание и немедленно его исполнить. Он охотно и обстоятельно отвечал на каждый вопрос.
В шуме он не услышал, как во двор вкатилась машина. Из нее вышел генерал, и Желваков, еще не зная его, сразу определил — командир дивизии. Привычно он подал команду «смирно», представился.
— А я командир дивизии, — обратился ко всем Панфилов.
— Знаем, товарищ генерал, — раздался в ответ чей-то звонкий девичий голос.
Панфилов вошел в коридор и остановился перед штабелем парт, которые еще не успели вынести. Мгновение он стоял — ему попалась вырезанная ножичком и залитая чернилами надпись «Вовка». Теплая улыбка тронула губы генерала, он покачал головой, тяжело вздохнул и прошел в комнаты, где разместился медсанбат.
В одной из комнат он застал девушку, склонившуюся над швейной машиной. Она была увлечена работой, тихая песня кружилась над ней, вплетаясь в ритмичное постукивание машины. Панфилов осторожно положил на плечо девушки руку,строго спросил:
— Боевое задание выполняете?
Девушка порывисто вскочила, ярко покраснела, и неприметные доселе веснушки резко проступили на ее не тронутом загаром лице. Она сорвала со стула гимнастерку, развернула ее и от смущения выкрикнула:
— Я занимаюсь подгонкой обмундирования, товарищ генерал. Куда нам такие широченные?! Вот.
— Очень хорошим делом занимаетесь, товарищ боец. Полезным делом. Советский воин всегда должен следить за своим внешним обликом. А вот с командирами вы еще разговаривать не умеете. В песне голосок ваш куда приятнее.
Девушка уронила руки, гимнастерка рукавами коснулась пола.
Панфилов оглядел комнату и вдруг увидел узкие носки туфель, предательски выглядывавшие из-под кровати. Проворным движением он поднял туфли и, поставив их на ладони, внимательно стал рассматривать.
— Приятные штучки. Приятные. Но не для бойца обувка, — нарочито грубовато проговорил он. — Как вы думаете, товарищ главный хирург? — обратился он к Желвакову, показывая всем высокие, точеные и, должно быть, хрупкие каблучки.
— Совершенно негодная вещь, — ответил генералу Желваков, сердито посматривая на подчиненных.
— Мы только в городе, а как выедем на фронт — выбросим, — виновато оправдывалась девушка и протянула руку за туфлями.
— Выбрасывать не надо, — улыбнулся ей Панфилов, отдавая туфли, — снесите домой, пусть их сберегут. Возвратимся с победой, наденете эти туфли и мы с вами станцуем. А сейчас для нас вот самая удобная, самая надежная обувь, — он притопнул ногой в добротном армейском сапоге. — Не промокает, не снашивается и ногу не утомляет...
Перед отъездом, остановившись у машины, генерал сказал Желвакову:
— С первых дней приучайте свой народ к армейской жизни. Никаких поблажек. Не мне вам объяснять, как это важно.
Он пытливо оглядел хирурга и чему-то грустно улыбнулся.
— Мы-то с вами, вижу, старые солдаты. Нам не привыкать. Я в первой мировой войне крещение получил да гражданская закалила.
— Я тоже «крещеный», — улыбнулся Желваков, — закалку в том же огне гражданской войны получил.
— Об этом и речь. Бойцам опыт надо передать... — Иван Васильевич умолк в раздумье и тут же решительно договорил: — Сегодня к вам в роту явится новый боец, Панфилова, медицинская сестра. И вы сами, и ваши бойцы должны относиться к ней, как положено по уставу. Понимаете, здесь нет и не может быть генеральских дочек. В отношении ее — это мой первый и последний приказ. Будьте здоровы.
Прежде чем успела рассеяться пыль, поднятая машиной, в раскрытых настежь воротах появилась девушка в платье военного покроя и в сапогах. Девушка приближалась к Желвакову неторопливым шагом. Она была тонка, округлые щеки смуглы, черные и блестящие глаза широко открыты, словно девушка чему-то удивлялась.
Подойдя к хирургу, она поднесла руку к виску, прикоснувшись к чуть сдвинутой на бок пилотке:
— Разрешите обратиться. Мне нужен товарищ Желваков.
— Я Желваков.
Девушка распрямила плечи отрапортовала:
— Боец Панфилова прибыла в ваше распоряжение для прохождения службы.
Хирург оглядел нового бойца, приметил росинки пота вокруг пухлых, почти детских губ и тяжелую, желтую пыль, угнездившуюся в складках простых солдатских сапог, сдержанно улыбнулся и протянул для рукопожатия свою широкую, крепкую ладонь.
Глава вторая
КОМАНДИР ПОЛКА
1
На окраине Алма-Аты расположена старая крепость, достопримечательность города. Еще в середине пятидесятых годов прошлого века в эти места Семиречья проник первый немногочисленный отряд сибирских казаков*. Возвышенность приглянулась предводителю отряда. На крутом берегу бурной речушки, среди зарослей дикой яблони и карагача, он приказал возвести военное укрепление. Привыкшие к суровым походам и спорому труду казаки построили на облюбованном месте флигель для наказного атамана, казармы, арсенал.
Для защиты нового поселения от внезапных набегов кочевников казаки опоясали постройки земляным валом. Так возникло укрепление Верное.
С годами вокруг укрепления выросли Малая и Большая станицы. Так появился город Верный, само укрепление стало называться просто крепостью. Земляной вал постепенно разрушили дожди и ветры. Крепость превратилась в пункт призыва, формирования и комплектования новых воинских частей всей обширной Семиреченской области.
Здесь в годы гражданской войны Дмитрий Фурманов подавил белоказачий кулацкий мятеж. Отсюда уходили первые красные полки семиреков на Ферганский фронт громить басмачей. Позднее в крепости формировались пополнения для регулярных частей Красной Армии.
В один из июльских дней 1941 года сюда собрались будущие бойцы, командиры и политработники дивизии генерала Панфилова. Крепость напоминала базар — так много было здесь людей: военные, призывники, женщины, дети.
Дмитрий Береговой издали наблюдал, как Арсений Петрашко шел через небольшую крепостную площадь*. Командирская, с малиновым кантом, пилотка привычно сидела на его голове, хотя еще вчера, как истинный южанин, Петрашко ходил с непокрытой головой. Все призывники были одеты в гражданское. На Арсении же был костюм лейтенанта артиллерии. От этого он казался выше, стройнее и мужественнее.
Береговой изредка встречался с Петрашко в редакции республиканской газеты. Арсений работал в отделе советского строительства, но любил присутствовать на собраниях молодых писателей, к числу которых принадлежал Береговой. Прислушиваясь к горячим, подчас наивным литературным спорам, Петрашко иногда вставлял скупые, всегда удивлявшие своей глубиной и верностью реплики. В таких случаях его чистые синие глаза щурились, а красивое лицо заливал яркий, почти девичий румянец.