— Придется мне обходиться без супруги, — вздохнул Моисей Мелькер.
— Не вешать носа, — проронил тип в шлепанцах.
— А кто вы, собственно, такой? — спросил Мелькер.
— Директор Крэенбюль, — бросил тот и трусцой вернулся во флигель. Мелькеру пришлось самому тащить чемодан в главное здание. Лифт не работал. Чемодан оттягивал руку — ведь Мелькер взял с собой и рукопись «Цена благоволения», собираясь еще поработать над ней. Добравшись наконец до верхнего этажа, он услышал пение, доносившееся из Восточной башни. Охваченный внезапным и необъяснимым духом противоречия, он потащился с чемоданом в Восточную башню, открыл дверь и вошел. За столом сидели три раввина. Все трое в черных шляпах, длинных черных лапсердаках и темных очках, все трое пели. Борода у среднего была седая, у правого рыжая, у левого черная. И у всех троих веером через всю грудь. За их спинами было окно. Моисей Мелькер присел на чемодан и стал слушать пение раввинов. Потом пение прекратилось. Раввин с седой бородой снял темные очки, но глаза его оставались закрытыми.
— Моисей Мелькер, — начал он, — нарушил запрет и вошел в комнату, предназначенную не для него.
— Прошу прощения, — пробормотал Мелькер. — Меня сбило с толку отсутствие обслуживающего персонала.
— Сбило с толку? — удивился раввин с рыжей бородой и снял темные очки, не открывая глаз. — Моисей Мелькер собирается возглавить обитель утешения и молитв для богатых и требует, чтобы был обслуживающий персонал?
— Но ведь для этого как раз и нужен обслуживающий персонал, — заявил Мелькер. — Как этого не понять? Я все еще в растерянности. Ведь возглавляя обитель молитв, приходится решать и организационные вопросы.
— Тебе не хватает веры, — заговорил третий, чернобородый, и снял темные очки. У этого глаз вообще не было, лишь пустые глазницы. — В «Приюте нищеты» богачи сами будут себя обслуживать.
Моисей Мелькер встал. В ужасе от своего безверия он помчался в Западную башню с чемоданом в руке, несмотря на его тяжесть.
Гости прибыли главным образом из Соединенных Штатов. В основном — вдовы богачей, предводительствуемые вдовой одного из президентов. Но и Европа была представлена, причем не только вдовами, но также и крупными промышленниками, владельцами банков, генеральными директорами, инвесторами и спекулянтами, магнатами рынка недвижимости, биржевиками и т. д. По приезде одни растерянно переминались возле своих чемоданов на площадке перед пансионатом — погода стояла вполне сносная, — другие плотной толпой заполнили музыкальный павильон, так много их приехало — целое стадо паломников стоимостью в несколько миллиардов, жаждущее нового развлечения. А в это время водители, доставившие их сюда в такси и роскошных лимузинах, длинными колоннами спускались в ущелье, держа путь домой. Все были встревожены отсутствием персонала. Наконец в портале главного здания появился Моисей Мелькер. Все умолкли. Моисей Мелькер умел говорить так, что слушатели думали, будто он верит в то, что говорит. Для начала он привел слова Иисуса, сохраненные для нас тремя евангелистами: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие», а также ответ Христа на растерянный вопрос апостолов, кто же может спастись: «Человекам это невозможно, Богу же все возможно». Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное, продолжал Мелькер. Нищие — чьим духом? Разве духом Великого Старца (Мелькер имел в виду Бога с бородой)? Тогда они были бы не блаженными, а злосчастными. Нет, блаженны нищие человеческим духом, то есть бедняки, ибо дух человека — деньги, pecunia по-латыни, и слово это происходит от pecus, что значит «скот». Деньги — это скотство. Обмен «животное на животное», «верблюд на верблюда» превратился в обмен «животное на деньги», «верблюд на деньги», «стоимость на стоимость». Человек все оценивает деньгами. Поэтому все, что он делает, покоится на деньгах, и культура, и цивилизация, и поэтому же все, что человек делает и осуществляет благодаря деньгам и при их помощи — хорошее и плохое, весь этот мощный кругооборот сделок, дающих хлеб нашим братьям или несущих им голод, сделок с тем, что нас одевает, и с тем, что раздевает, с жизненно важным и смертельно вредным, с непреходящими и с преходящими ценностями, с необходимым и излишним, с искусством и безвкусицей, с кинематографией и порнографией, с любовью самоотверженной и продажной, — все это суета сует, и движет всем этим тщеславие Человека, а не Великого Старца. Но если бедняк, у которого ничего нет за душой, попадет в рай, то тому, кто богат, дорога в рай заказана: собственность приносит ему не счастье, а несчастье, он придавлен своей собственностью, ибо любая собственность — это тяжкий груз, в чем бы она ни состояла — в капитале или в культуре. Потому богатый юноша и удалился от Христа опечаленный, что был очень богат. Опечаленный! Он с радостью стал бы бедным, с радостью продал бы все свое имущество и раздал нищим, как потребовал от него Иисус, — но чего бы он добился? У бедных богатство тут же утекло бы между пальцев без всякого толка и смысла, и они вновь впали бы в нищету. Кому предназначено Царство Божие, того Великий Старец не отдаст силам ада. Ну, а тот юноша, он, конечно, стал бы нищим, обанкротился, утратил платежеспособность, разорился, вылетел в трубу. Но душа его все равно не попала бы прямиком в рай: ибо нищим он стал не по воле Великого Старца на Небесах, а по воле самого юноши, то есть по воле человека. Преднамеренно. Дабы ускользнуть от того, что было ему предназначено свыше: быть богатым. Иисус искушал его, ибо не только Дьявол, но и Иисус, странствовавший по земле в рубище, тоже подвергает человека искушению. Потому-то христиане и должны молить Господа: не введи нас в искушение! Богатый юноша устоял перед искушением изменить своему сословию, ходить в лохмотьях, как Иисус, стать бродягой. Вот почему богатство — это крест христианина, и удел богача — печаль, весельем наделены лишь бедные и нищие. Горе вам, христиане, горе!