— Оставь, жена, — говорит Мани, — что ж делать, раз уж так вышло.
В дверях вырастает фигура трактирщика, пора, говорит он и, обращаясь к Рёуфу Оксенблуту, стоящему сзади него, роняет:
— Останься на всякий случай тут.
— Прощай, — говорит Мани жене.
Она не отвечает.
Все, кроме Рёуфу, направляются вместе с Мани мимо «Медведя» прямиком в долину и, перейдя через замерзший Флётен, входят в Маннеренский лес. Над Бальценхубелем плывет луна, продвигаясь к Эдхорну, видимому только из Маннеренского леса, кругом светло как днем, и, когда лес начинает взбираться в гору, идти становится труднее, они карабкаются по рыхлому снегу вверх, на Блюттли, где посреди поляны стоит огромный бук — блюттлиев бук. Флётенбахцы окружают его, в руках у них длинные мощные топоры, изо рта вырываются горячие клубы пара.
— А подпилен ли блюттлиев бук? — спрашивает трактирщик.
— Сделали сегодня после обеда, — буркнул Оксенблутов Мексу.
— Мани, садись сюда, — распоряжается хозяин «Медведя».
Мани утрамбовывает под буком с залитой лунным светом стороны поплотнее снег и садится спиной к буку в том месте, где он подпилен.
— Начнем, — командует трактирщик, и топоры Хаккерова Хригу и Гайсгразерова Луди тут же обрушиваются на блюттлиев бук, но при первых ударах отскакивают от твердой, как железо, древесины, эхо разносится по всей долине, мощное бухание ударов слышно и в деревне, но постепенно острые топоры вонзаются в ствол все глубже и глубже, теперь рубят Рес Штирер и Бингу Коблер, а хозяин «Медведя» вдруг замечает, что Мани, прислоненный к дереву, шевелит губами.
Трактирщик подает знак, Коблер и Штирер замирают, а он наклоняется к Мани и спрашивает, может, тому что нужно?
— Луна, — говорит Мани с широко раскрытыми глазами.
— Луна? — переспрашивает трактирщик и смотрит недоуменно на небо. — А что с ней?
Потом поворачивается опять к мужикам с топорами.
— Все в порядке, рубите дальше.
— Не знаю, — тянет Бингу, а Рес говорит:
— Посмотри-ка еще разок на луну, хозяин.
Тот поднимает голову.
— Какая-то она не такая круглая, — говорит он задумчиво.
— Одного кусочка вроде не хватает, — шепчет позади него боязливо Сему.
Трактирщика вдруг осеняет.
— Лунное затмение, — объясняет он. — Каждый месяц бывает.
— Никогда в жизни не видал, — мямлит Херменли Цурбрюгген.
А разве они когда-нибудь разглядывают луну или звезды, ухмыляется трактирщик. Каждый вечер сидят у него до полуночи в трактире, а когда расходятся по домам, тут уж им не до луны, такие они пьяные, а лунное затмение случается чуть ли не каждую неделю, и ему уже приходилось видеть луну точь-в-точь как четверть сырного круга, и длилось это каждый раз всего несколько минут.
— Что-то не похоже, — вздыхает Бингу, — луна все уменьшается.
Они молча смотрят, и тут от опушки леса на флётенбахцев двинулся старик Гайсгразер, поплыл, как привидение, в лунном свете, неумолимо гаснущем с каждым мгновением.
— Вот теперь вам, баранам, ясно, почему Ваути Лохер сманил вас своими миллионами убить Мани именно сегодня, в полнолуние, — захихикал старикашка злорадно. — Да потому что сегодня ночью луна лопнет, смотрите, как она светится пламенем изнутри, кипит вся, сейчас сами убедитесь. Я уже видел такое несколько раз, но еще ни разу это не попадало на воскресенье. Сегодня луна обломками будет валиться на землю, и каждый кусок больше целой Европы, и Земле, и всему белому свету придет конец. Поэтому Лохер и раздает свои миллионы, они ему все равно больше не понадобятся.
Старик хохочет, беснуется от радости на снегу, и сын его, Луди, кричит на него:
— Заткнулся бы!
А Бингу лупит, как сумасшедший, топором по буку, тогда и Рес начинает вторить ему, так же безумно, с сатанинским упорством, в дьявольски монотонном темпе.
— Прекратите! — кричит в ужасе трактирщик. — Луна исчезает!
Оба с топорами в руках смотрят, оцепенев, со всеми вместе на луну.
— Она не исчезает, — подает голос Рес Штирер, — что-то ржаво-коричневое наползает на нее.
— Это солнце, — размышляет вслух Бингу Коблер.
— Я думаю, Австралия, — поправляет его Цурбрюггенов Семи, — мне кажется, нас так учили в школе.
— Чепуха, — заявляет Рес. — Земля круглая, не могут же они одновременно находиться и тут, и там, а не то те из Австралии уже давно разгуливали бы по луне, чушь какая-то.
Флётенбахцы смотрят и смотрят неотрывно.
Луна все больше и больше заволакивается тьмой, из землисто-коричневой становится ржаво-охристой, вокруг ярко пылают звезды, их до того вовсе не было, и наконец диск луны превращается в раскаленное зияющее око, изъеденное чудовищными язвами, оно зло уставилось на побагровевший снег и кучку крестьян на нем, чьи топоры сверкают, словно вымазанные кровью.