Возможный вариант второго разговора: в управлении начальник провел д-ра h.c. в свой кабинет. По дороге они не обменялись ни единым словом, теперь начальник шел первым по пустому, плохо освещенному коридору. В кабинете он молча указал на глубокое кожаное кресло. Закрыл дверь на цепочку и скинул пиджак.
— Располагайтесь со всеми удобствами.
— Спасибо, я уже расположился, — ответствовал Колер, который тем временем успел сесть.
Начальник выставил два бокала на стол, разделявший оба кресла, и достал из шкафа бутылку красного вина.
— Шамбертен Винтера, — пояснил он, разлил вино по бокалам, тоже сел, некоторое время смотрел прямо перед собой, потом вдруг начал усердно вытирать пот со лба и шеи.
— Дорогой Исаак, — наконец заговорил он, — скажи мне ради Бога, зачем ты пристрелил этого старого осла?
— Ты подразумеваешь… — как-то неуверенно начал кантональный советник.
— Ты вообще-то соображаешь, что натворил? — перебил его начальник.
Советник не без удовольствия отхлебнул из своего бокала, но отвечать сразу не стал, а вместо того с некоторым удивлением, хотя и не без легкой насмешки поглядел на собеседника.
— Ясное дело, — ответил он наконец, — ясное дело, соображаю.
— А почему ты пристрелил Винтера?
— Ах, ты вот про что, — протянул кантональный советник и вроде бы задумался, потом со смехом: — Ах, вот ты про что, недурно, недурно.
— Что недурно-то?
— Да все.
Начальник решительно не знал, как на это реагировать, был сбит с толку и рассержен. Убийца же, напротив, явно развеселился, несколько раз издал тихий смешок, его явно что-то забавляло.
— Ну, хватит. Почему ты убил профессора? — снова упорно и настойчиво подступил к нему начальник, а сам вытер пот со лба и с шеи.
— Без всякой причины, — признался кантональный советник.
Теперь начальник с великим удивлением воззрился на него, подумав даже, что ослышался, потом допил свой бокал, налил еще, но расплескал вино.
— Без всякой?
— Без всякой.
— Но это же бред, уж, верно, какая-нибудь причина у тебя была, — в нетерпении вскричал начальник. — Это бред!
— Прошу тебя, делай то, что велит тебе твой долг, — сказал Колер и допил вино.
— Мой долг велит мне арестовать тебя.
— Вот и действуй.
Начальник пришел в совершенное отчаяние. Как трезвый и рассудительный человек, он любил ясность в делах. Убийство для него было своего рода несчастным случаем, который не подлежит моральному суду. Но, как человеку порядка, ему требовалась видимая причина. Убийство без причины, с точки зрения начальника, попирало не законы нравственности, а законы логики. А так не бывает.
— Всего бы лучше упрятать тебя в сумасшедший дом для обследования, — яростно выпалил он, — не бывает, чтоб человек без всякой причины совершил убийство.
— Я абсолютно нормален, — спокойно парировал Колер.
— Может, позвонить Штюсси-Лойпину? — предложил начальник.
— Зачем?
— Вот голова садовая! Тебе же нужен защитник. Самый лучший из всех. А Штюсси-Лойпин у нас самый лучший.
— С меня хватит и назначенного.
Начальник сдался. Он расстегнул воротник и глубоко вздохнул.
— На тебя, видно, нашло помрачение ума, — прохрипел он. — Дай сюда револьвер.
— Какой такой револьвер?
— Из которого ты застрелил профессора.
— Вот чего нет, того нет, — изрек доктор h.c. и встал с места.
— Исаак! — взмолился начальник. — Надеюсь, ты избавишь нас от необходимости тебя обыскивать.
Он хотел снова подлить себе вина, но в бутылке уже ничего не осталось.
— Это проклятый Винтер слишком много выпил, — буркнул начальник.
— Прикажи наконец увести меня, — предложил убийца.
— Будь по-твоему, — отвечал начальник, — но тогда и мы тебя ни от чего не избавим.
Он тоже встал, снял с дверей цепочку и позвонил.
— Уведите этого человека, — приказал он. — Он арестован.
Запоздалое подозрение. Если я пытаюсь воссоздать эти разговоры — их «возможные» варианты, поскольку лично при них не присутствовал, — то отнюдь не с намерением написать роман, а из необходимости точно, насколько удастся, воспроизвести события, впрочем, и это вовсе не самое трудное. Хотя правосудие действует главным образом за кулисами, но и за кулисами размываются с виду столь резко очерченные сферы компетенции, меняются либо подвергаются новому распределению роли, происходят разговоры между действующими лицами, которые в глазах общественности числятся заклятыми врагами, и вообще господствует совсем иной тон. Не все бывает зафиксировано и приобщено к делу. Информацию можно сделать достоянием гласности, а можно и утаить. Так вот, при мне начальник всегда был очень словоохотлив и откровенен, но по доброй воле все рассказывал, давал ознакомиться с важными документами, нарушая порой ради меня инструкцию, да и вообще до сих пор ко мне расположен. Мало того, сам Штюсси-Лойпин был по отношению ко мне воплощением предупредительности, даже когда я уже давным-давно находился в противоположном лагере, ветер переменился только теперь, да и то по совершенно другой причине. Вот почему мне незачем выдумывать эти разговоры, достаточно их реконструировать. В крайнем случае я могу их вычислить.