Инспектор. Задушили медсестру Ирену Штрауб.
Ньютон. Чемпионку страны по дзюдо?
Инспектор. Вот именно — чемпионку.
Ньютон. Но это же ужасно.
Инспектор. Ее задушил Эрнст Генрих Эрнеста.
Ньютон. Но ведь он играет на скрипке.
Инспектор. Ему нужно успокоиться.
Ньютон. Видимо, борьба с ней его очень утомила. Ведь он довольно хилого телосложения. А чем он ее?..
Инспектор. Шнуром от торшера.
Ньютон. Шнуром от торшера?.. Что ж, можно и так. Ох уж этот Эрнеста! Мне его жаль. В высшей степени жаль. Но и чемпионку по дзюдо тоже жалко. Разрешите? Мне нужно тут немного прибрать.
Инспектор. Пожалуйста. Протокол уже составлен.
Ньютон ставит на место стол, затем стулья.
Ньютон. Не выношу беспорядка. Я и физиком-то стал только из любви к порядку. (Поднимает торшер.) Чтобы мнимый беспорядок в природе объяснить высшим порядком. (Закуривает сигарету.) Вам не мешает, что я курю?
Инспектор (радостно). Наоборот! Я… (Хочет достать сигару.)
Ньютон. Извините, но мы как раз говорили о порядке: здесь разрешается курить только пациентам. Если станут курить и посетители, вся гостиная пропахнет дымом.
Инспектор. Понятно. (Прячет портсигар в карман.)
Ньютон. Вы не против, если я выпью рюмочку коньяку?
Инспектор. Отнюдь.
Ньютон достает из-за каминной решетки бутылку коньяку и рюмку.
Ньютон. Ох уж этот Эрнести! Никак не могу прийти в себя. Как может человек взять и удушить свою сиделку!
Садится на диван и наливает себе коньяку.
Инспектор. Но и вы ведь задушили свою сиделку.
Ньютон. Я?
Инспектор. Медсестру Доротею Мозер.
Ньютон. Ту, что занималась борьбой в спортивном клубе?
Инспектор. Ну да, двенадцатого августа. Шнуром от портьеры.
Ньютон. Но это же совсем другое дело, господин инспектор. Ведь я-то не сумасшедший. За ваше здоровье!
Инспектор. И за ваше!
Ньютон пьет.
Ньютон. Медсестра Доротея Мозер. Помню-помню. Блондинка. Необычайно сильная. И какая гибкая, несмотря на полноту! Она любила меня, и я любил ее. Эту дилемму можно было решить только с помощью шнура от портьеры.
Инспектор. Где же здесь дилемма?
Ньютон. Моя задача — думать о всемирном тяготении, а вовсе не любить женщину.
Инспектор. Понял.
Ньютон. К тому же — между нами огромная разница в возрасте.
Инспектор. Это уж само собой. Вам ведь наверняка давно перевалило за двести.
Ньютон (удивленно уставясь на него). Как это?
Инспектор. Ну, Ньютон-то… Известное дело…
Ньютон. Да вы что, господин инспектор, слегка тронутый или только делаете вид?
Инспектор. Послушайте…
Ньютон. Вы в самом деле верите, что я — Ньютон?
Инспектор. Но вот вы же — верите.
Ньютон (тревожно оглядываясь). Могу я доверить вам тайну, господин инспектор?
Инспектор. Разумеется.
Ньютон. Я вовсе не сэр Исаак. Я только выдаю себя за Ньютона.
Инспектор. А зачем?
Ньютон. Чтобы не смущать Эрнеста.
Инспектор. Ничего не понимаю.
Ньютон. В отличие от меня Эрнеста действительно болен. Воображает, будто он — Альберт Эйнштейн.
Инспектор. При чем здесь вы?
Ньютон. Если бы Эрнеста узнал, что на самом деле Эйнштейн — это я, он бы взбесился так, что небу стало жарко.
Инспектор. То есть вы хотите сказать…
Ньютон. Вот именно. Знаменитый физик и создатель теории относительности — это я. Я родился четырнадцатого марта тысяча восемьсот семьдесят девятого года в Ульме.
Инспектор (поднимаясь в легкой растерянности). Очень рад.
Ньютон (тоже встает). Называйте меня просто Альбертом.
Инспектор. А вы меня — Рихардом.
Пожимают друг другу руки.
Ньютон. Могу вас заверить, что я исполнил бы «Крейцерову сонату» гораздо темпераментнее, чем это делает сейчас Эрнст Генрих Эрнеста. Анданте звучит у него прямо-таки варварски.
Инспектор. Я ничего не понимаю в музыке.