Пароход бросил якорь. Мы вышли на берег. Толпа крестьян и ребятишек окружила нас. Оказались переселенцы. Из какой губернии? Из Тамбовской.
Мы видим на берегу целую поленницу белых мешков и спрашиваем. Оказался провиант, выданный переселенцам; в мешках — мука. Хороша ли?
— Шибко подмочена: солоделая.
— Квас, стало быть, хорошо варить! — заметил какой-то остряк.
— Хорошо и квас, — отвечал один из толпы, — а хорошо и так ее бросить; никуда эта мука не годящая. Мы эдакой на родине-то своей и телятам не месили.
— Дожди теперь идут; а она у вас загнила вся; черви завелись. Отчего мешки у вас ничем не покрыты?
— Нам и себя-то покрыть нечем, а об мешках с мукой нам и думать не приводится.
Осмотрелись мы: слова мужичка были справедливы.
— По четыре недели рубах не снимаем — обносились.
— Нехорошие места на вашу долю выпали...
— Такие нехорошие, что кабы знали, так и не снимались совсем; на родине не в пример было лучше. Есть же и на Амуре-то этом места хорошие. Просились мы под городом Благовещенским, сюда поближе: не вышло разрешения. Сюда, сказали, разрешение вам.
— Пытали просить у начальства.
— Вон там по Усюре-реке важные места, сказывают.
— Ну да вон и повыше-то места маленько получше же этих.
— Нет, знать, хорошие-то места не про нас пасли; много, братцы, хороших местов на свете, да не наши места-то эти.
И заговорили. Заговорили переселенцы все вдруг, как любит говорить русский человек, когда затронет все сердца один общий интерес и накипит на этих сердцах невзгода и недовольство и когда нет русскому человеку никакого другого исхода, кроме этих торопливых и недовольных разговоров. «Хоть в разговорах-то и жалобах этих, — думает он, — разведу я свое горе и уложу расходившееся сердце, благо наскочил на меня живой человек, который меня слушает, а может быть, и сочувствует мне, а может быть, и поможет мне».
— Места нам выпали такие, что, кажись, хуже их и нет на Амуре: все болота либо глина.
— Просились бы на другие! — вырвалось замечание у всех нас в одно слово, тем более что все мы видели, что крестьян действительно высадили на болото. Мы брели по грязи, по болотной мокроте и кочкам. Эти болотные кочки шли дальше, шли под гору, шли вдоль реки. Нам сделалось грустно за переселенцев; мы видели насущное горе их и были не в силах помочь им. Переселенцы говорили нам:
— Решено, слышь, так, чтобы нас-де уж не снимать с этого места: такая-де судьба наша. Для того тут, слышь, и столб поставлен, а столб-де этот не мы ставили. Просили мы: «Позвольте, мол, хоть на пригорочек вон этот выселиться!» — «Это-де можно!»
— Да и на горе-то этой, братцы, все глина; ходил я утрясь, да чуть сапогов там не оставил.
— Горе наше великое, а жалобу принести некому. Всякой сказывает: «Не мое дело». Не похлопочет ли как ваша милость. Сделайте, господа, великую Божескую милость!
Но мы тогда могли только сочувствовать этому горю; можем теперь занести этот факт на эту страницу нашего скромного рассказа и сказать имеющему уши слышати, что безнадежное место водворения тамбовских переселенцев называлось тогда — шестой станок.
Заходили мы потом и во все другие станки; и все эти переселенческие становища-лагери, словно сговорясь, вели один и тот же мотив с незначительными только вариациями. Общий характер — недовольство и безнадежность; в частности — со стороны одних желание совершенно переменить место, хотя бы даже вдалеке от настоящего, и со стороны других стремления более ограниченные: именно отыскать место посуше, но зато и поближе. Нам хвалили два места как лучшие и более удобные, но одно из них (Горинское) оказалось только возвышенным, но мокрым как на первый проезд наш, так и на второй обратный. Второе место, так называемый первый станок, имело преимущество пред другими только в том отношении, что было ближе к более или менее срединному пункту, какова, напр., Хабаровка, стоящая при слиянии Уссури с Амуром.
Вообще же в деле размещения переселенцев нас поразили следующие крайности и случайности. Зачем было вести переселенцев именно на эти места, в верховья Амура? Если до сих пор места эти не были заняты и нужно было стянуть срединное население Амура с низовым, то во всяком случае крестьяне не сделают больше, чем сделали бы то же самое казаки. Стратегическая линия нужна была, может быть, на первые годы; теперь она анахронизм. Воинственное некогда (дет двести тому назад) маньчжурское племя, покорившее с средине XVII века Китай, теперь находится в той кроткой апатии и неге, какую испытывает счастливый победитель, довольный нынешним днем и не имеющий нужды заботиться о завтрашнем. Китайцы уже давно рассказывают притчу о жирном нищем маньчжуре, который пришел просить работы и защиты у сухощавого, но богатого китайца. Гиляки и гольды — безопасны, как бродячие, зависимые от маньчжур, племена у которых забота об нынешнем дне выше всякой другой. Нет нужды, по нашему крайнему разумению, селить казаков именно только в тех пунктах, которым могут угрожать маньчжурские нападения. К тому же не много надо жить с казаком, чтобы разувериться в их воинственности и знать, что, если лягут перед казаком соблазном лес и поле, он скорее возьмется за ружье, чем за соху; а это сделать ему было бы так же легко и в низовьях Амура, как делал он это на Аргуни, делал на Шилке, делает теперь в верховьях Амура. У амурского казака вот уже четвертый год хозяйство плохо ведется и до сих пор не завелось ничего. Не затем же, чтобы ничего не делать, шел сюда великорусский переселенец почти десять тысяч верст и просился на Барабе, просился на Братской степи, приговаривался к местам по Шилке и вымаливал себе места на Амуре между р. Уссури и Зеей. Он долгими путевыми страданиями, начатыми разлукой с родиной и родными, выслужил себе право на лучшую участь, чем та, какую он несет теперь. Расселенные между казаками конного полка и казаками пеших батальонов (уссурийского и амурского), великорусские переселенцы внесли бы живую силу, которой отчасти недостает казакам забайкальским. Сопоставленные о бок в одни и те же условия, они бы не затруднились во многом: казак нашел бы работника, крестьянин — друга, у которого встретил бы если не помощь, то совет. Что же теперь найдет ничего не имущий крестьянин у соседа гольда или гиляка, когда этот самый гольд и гиляк умрут с голоду, если маньчжуры не подвезут им (за их отступничество) хлеба и если в Амур придет мало рыбы, напуганной и разогнанной казенными и частными пароходами, которые, говорят, увеличиваются в количестве? Каким образом установит крестьянин свои отношения и чем скрепит свою дружбу с соседом гиляком (несмотря на всю дешевизну приобретения этой дружбы), когда он сам получил только казенный паек в обрез, не имеет своего поля и даже не успел засеять огорода табаком? Друг от друга крестьяне отдалены на большие расстояния, из которых самое меньшее 35 верст и самое большое 100 с лишком. Да и некогда им теперь устанавливать сношения и заводить заветную хлеб-соль с соседями: все около себя они обязаны обряжать личным усиленным и тяжелым трудом. Казна дала им немного, почти ничего. Заготовленные для переселенцев дома крайне плохи и притом в таком небольшом количестве, что в них принуждены были поместиться на предстоявшую зиму пять-шесть семей. Дома эти, или, лучше, деревянные срубы, строены были линейными солдатами, по казенному наряду, на срок и к спеху, стало быть, вышли дурны, неблагонадежны. Углы этих изб приложены на глаз и на авось: пазы вышли неровные и законопачены были ветошью (прошлогодней травой), которая летом высохнет на солнце и превратится в пыль; пыль эту выдуют и унесут в лес крепкие ветры или вымочат в грязь осенние дожди. На многих домах успели настлать один только потолок, и то кое-как; на редком из них были сделаны крыши; в редком сложены печи, вставлены рамы; в немногих из рам врезаны стекла — дорогой, редкий продукт бесстекольной Сибири. Равным образом переселенцы получили очень мало железа, да и то, которое было им выдано, оказалось дурного качества. Приготовленное на казенном Петровском заводе, оно было плохо прокатано; топоры и заступы очень скоро расплющивались и становились негодными, редкие сошники годились на какое-нибудь употребление; жалобы на полученное железо и просьбы о замене его новым были повсеместны. Переселенцы готовы были купить железо, но купить было негде. Восточная Сибирь, несмотря на существование двух больших казенных заводов и на избыток и изобилие железных руд, до сих пор так же нуждается крепко в железе, как и в стекле, и во всех мануфактурных изделиях. Положение переселенцев и в этих отношениях также безнадежно.