Пока по грамоте царя Михаила тобольские воеводы не высылали в Березов вина для угощения остяцких и самоедских старшин, чтобы приучить их к подати, или ясаку, остяки клонили больше в сторону сибирских татар, своих прежних властителей. Житье под татарской властью для остяков не прошло даром. Они выучились у них строить избы с сенями, служащие зимними юртами. Это — небольшие, очень низенькие землянки с битым из глины очагом, открытым, без трубы, как делают татары и называют чувалом. Чувал этот устраивается в углу около двери, и в нем всегда горит огонек. Крутом юрты (по-татарски же) пристроены нары с особым местом для каждого, прикрытыми тагарами, или рогожами, искусно сплетенными из травы по примеру тех же татар. На все это в юрте глядит единственное окно, со стеклом у богатых, с пузырем или просто кусочком льду у бедняков. Если вообразим себе, что таких юрт сбито в кучке до десятка и что вблизи каждой из них для сохранения запасов построены амбары на высоких столбах (от домашних собак и захожих волков и росомах) — то к картине остяцкого селения и прибавлять нечего.
Таковы зимники. Их уже не перенесешь на другое место, а потому они всегда строятся прочно, в лесах, вблизи реки Оби на возвышенном месте. В зимняках остяк живет плотно. Целые дни сидит он, поджавши ноги, глядит на огонек чувала и жует или курит табак: ни до чего ему нет дела; работа и здесь, как и у самоедов, на руках женщин. Для разнообразия остяк напьется и подерется да разве съездит в Обдорск на зимнюю (в декабре) ярмарку. Там, спрятав под полой упромышленную шкурку пушного зверя, крадется остяк к своему старому приятелю и не смеет отнести к другому, хотя бы тот и дал ему наверное подороже. Старый приятель — русский купец — ссудил его в долг мукой (без муки и остяк не живет), одолжил табаком, горшками, медными пуговицами, ножом; жену его иголками, бусами и всем нужным. Обходить такого человека ему не приводится; дикарь запутался в долгах, как рыба муксун в сетях, и сколько бы ни носил он пушного товара в свою яму (которую простодушием своим сам себе вырыл), ему не прикрыть ее и не заполнить. Недаром русские выстроились подле них в глухой и негостеприимной стране целым городом и ловко умеют спаивать, несмотря на закон, остяка одуряющей водкой за непомерную цену.
В феврале все остяки опять в своих зимниках: одни стерегут оленей и промышляют свежих зверей; другие, запасливые, ждут с весной новых радостей; у иных горе — покойник в юрте: надо лицо себе поцарапать до крови, выдергивать волосы и бросать их на труп, чтобы радовалась душа его, которая — по поверью — придет через шесть недель посмотреть: тоскуют ли. Жена покойного делает из полена куклу и, одевши ее в мужнину одежду, ставит на насиженное мужем место на нарах, потчует кушаньем, кладет спать с собой и целует. Только через год вдова покидает куклу, зарывая ее в землю.
Подледная рыбная ловля про себя или в самой Оби, или по ее притокам, где сидят остяки, — последние зимние занятия их, а последние удовольствия — это еда строганины или стружек сырой и мороженой рыбы — лакомства не чуждого всем сибирякам и из русского племени.
В конце мая Обь начинает трогаться и сполняться; вода лезет на низменные и рыхлые берега тундры, еще мерзлые и обледенелые. Остяки все еще держатся в зимниках. Но вот, если лед не сперся в устьях и вода не залила тундры на неоглядные пространства (выгнав остяков из зимников в лес на более возвышенные места), рабочее время близко. Прошел лед: остяк покидает зимник; сплачивает две длинные и глубокие лодки свои по две, настилает на них доски с вываренной древесной корой для юрты и плывет рекой Обью или большим ее притоком. Где-нибудь в удобном по приметам месте остяк ладит летнюю юрту, не круглую, как самоедский чум, а четырехугольную. Стены выводит низенькие, но крышу из ивовых стволов нахлобучивает высокую и обшивает древесной корой при помощи древесных гибких кореньев. На крыше остается отверстие для выхода дыма из очага, обложенного камнями; по соседству выстраивается новый сарай на столбах для добычи. Добыча эта — осетр и лососина — на уплату долгов и про русских; мелкая рыба, щука, окунь и другая — про себя в запасы на зиму. Купец сам солит рыбу; остяк только ловит ее незамысловатыми снастями. Купец — с барышом, остяк — опять с накладом и все еще с бесконечным долгом, но зато с мукой и другими припасами: ест салык — мучную похлебку, заправленную рыбьим жиром, лакомится пресными лепешками, испеченными в золе. И счастлив тем, что имеет свежую варку или рыбьи брюшки и кишки, догуста уваренные в жиру, да может грызть позелы — хребты муксунов, вяленные на солнышке. Это — лучшая пища остяков-рыбаков. Оленные остяки уходят за рыбой к самому океану.