— Отчего, — спрашивал я казаков, — отчего выбрали вы такое неудобное место?
— А лучше нет. Посуше вон те, которые к протоке, так уж очень низки.
— А здоровы ли вы?
— Этим не похвалимся. Лихорадка часто схватывает. Сыро у нас, большой сыростью сдает вон с болота-то.
Ребенок захворал было лихорадкой — выздоровел, так вон, вишь, горлышком храпает.
И действительно, у мальчика в горле сильное накопление мокрот, а вследствие того и хрипота[6].
Поселенцы следующей амурской станицы, Вагановской, выселенные из Кучугая, помещены здесь весьма неудобно: во-первых, они нашли непроходимую густую чащу (кое-как вырубали и выжигали); во-вторых, место каменистое, к хлебопашеству неспособное, а потому казаки пашни свои перенесли на противоположный, китайский берег, где земля, говорят, чрезвычайно хороша. Там они успели уже высеять гречиху, пшеницу; сеяли еще на острову, по пути к ст. Олгиной, хотя остров этот тоже близок к китайскому берегу, от которого отделен неглубокой (в 11/2 сажени) протокой.
— Ну а прогонят вас, выжгут ваш хлеб?
— Нет, не выжгут. Мы спрашивали манегров в прошлом году. «Ничего, — сказывают, — пашите сколько хотите. Мы не препятствуем; нам лучше: у вас готового хлебца купим. Только бы наш-де начальник не заприметил и не запретил бы». Накосили мы там сена — манегры его не жгли, не трогали, разве только когда клочочек для своих коней брали. Нельзя же без того: Христос с ними!
В доказательство невыгодного положения Вагановской станицы тамошние казаки приводят и то, что скот их, не находя себе пищи, переплывает за кормом на другую сторону (у одного казака уплыли таким образом две лошади; не могли найти).
Станицу свою казаки прозвали было Ключевской, от двух ключей, бегущих вблизи (и с них-де всегда ветер), но начальство прислало приказ назвать ее именем офицера, который ездил к китайцам и там был убит; вывезены-де были одни только кости.
Между врагами своими новые поселенцы указывают еще на крыс, которые объедают мешки с мукой.
— Так полмешка и отвалит проклятая, и с холстом сожрет по всей длине посудины, — объяснил мне старшой станицы.
— Крысы седые, величиной другая в рукавицу. Одну задавили собаки — смотреть было страшно: такая большая! Другая завелась в избе, ныла и проедала потолок долго, да кое-как убили пешнями. А кошки зимой на улицу не заходят. Как вот стало кошек больше, и крысы поубавились. Рубль серебром я вот за свою кошку-то заплатил: нет у нас их. Христом уж Богом на лодке у купца выпросил уступить мне. Людям, однако, крысы эти обиды не делают.
Не делают также обиды и змеи, которых также много и в лесу, и по берегу, и между которыми бывают-де и черные, и пестрые.
— На китайском берегу змей и крыс, однако, не видали. Змеи эти проклятые молоко высасывают. Из зверей видывали коз, изюбрей, волков, медведей; никто, однако, к станице не подходил, не беспокоили. Рыбу вот ловить ладимся: летом осетр идет. Зимой перегораживали кое-где реку: линёчки, таймени попадались.
Вид из станицы на Амур картинен, особенно в правую сторону, где плавают три затянутых в зелень острова: один из них совершенно круглый. Острова эти продолжают сопровождать нас и дальше. Амур делает изгиб, колено. Зимой расстояние между станицами Вагановской и Олгиной всего только 15 верст; рекой же теперь верст 30. Но вот и станица Олгина, в десять дворов. Олгина она не по Оле какой-нибудь, а по реке Олге, отстоящей от станицы верст на 8 и прозванной так первыми кочевниками здешних мест — манеграми. Манегры кочевали и на той стороне, и на этой. Поселенцы все с Онону.
Для станицы назначено было место ниже и внизу, на луговине: там и успели уже построить 5 дворов три года тому назад. Потом нашли, что берег рыхлый, Амур его подмывает, а в большую воду и совсем затопляет; тогда отнесли станицу несколько (в версту) выше на гору, которая оказалась и крута и высока, покрыта березняком. Березняк этот успели вырубить и построили тут пять дворов, в которых успели уже завестись сивые крысы и желтенькие полевые мыши; не завелось достатку, но нет и особенных лишений. Новой станице на новом месте истек год. Огороды еще копают, пашни хвалят, хотя работы сначала и шли туго. Точно так же не благоприятствовали и луга: скот хворал и даже нередко падал. Попять повторение странного явления. Здесь также коровы родят зобатых телят. Не объедаются ли они какой-нибудь вредной болотной травой? Болота есть поблизости, хотя и небольшие, и не слишком топкие; на них озера достаточной глубины и рыбные. Ловят рыбу и в Амуре по осеням. В заезды попадаются осетры; в невода лени, таймени. Отравляли лисиц; водятся волки; змей поблизости нет; медведь не бедокурит; водится белка; продавали приезжим купцам сверху: за лисицу давали 2 и 4 рубля, смотря по времени, а больше по наличным достаткам.
6
«Теперь еще они ладно живут, — сказывали мне потом в станице Вагановской. — А то вот проезжали мимо их мы прошлой весной — всех до единого застали больными».