Выбрать главу

— Сколько же теперь у тебя осталось?

— Да две лошади: зимой изморились — к весне опять в тело вошли. Землю-то уж волами зачали пахать. Овецька одна есть — а купить другую: так вот у нас овца-то рубль стоит.

Аргунец — по обыкновению — шепеляет и цокает. По этому признаку казаков с Аргуни весьма легко отличить от поселенцев с Шилки.

За пять верст до ст. Казакевича левый, русский берег скалист, и скалы эти, как будто разрезанные пополам, картинно глядятся и оступаются в воду, на этот раз затянутые еще сверх того красноватым отблеском заходящего солнца. Китайский берег — лесистая низменность, вдобавок еще песчанистого свойства. Одна часть берегового Русского хребта, постепенно понижаясь, оканчивается сопкой правильной конической формы; в вершине ее, прихотливо забравшись, выросло капризное деревцо, одно-одинешенько. Образовалась падь; из пади, по обыкновению, выбежала речка (небольшая). Из речки опять поднимается скала, начинающая новый хребет, который также в свою очередь (на расстоянии 11/2 версты), постепенно и в полутора верстах от станицы Казакевича, выдвигает из себя выпуклую скалу.

— На скале этой, — рассказывает рулевой, — у маньчжур моленная была. Приносили они тут жертвы камням, и позади была настоящая моленная. Ее велели сжечь и эту сжечь. Маньчжуры прошлой зимой опять приходили и зачали строить новую кумирню. От нас, из Кумары, назначены были 20 человек — разломали: строиться не пустили. Кумирню-то они начали ладить дощатую: легко было ломать.

— Сердились маньчжуры-то?

— Отступились, бросили строить. Ладят, сказывают, на нонешний год строить новую, супротив старой.

Этот пункт — выдавшаяся скала — важен потому, что по пади вправо от него, тропинкой, до изгиба Амура всего только версты 11/2 — 2. Вот почему и там и здесь решились буддисты-маньчжуры освятить пункты священными зданиями. От этой-то выдающейся скалы, из той же пади, где идет тропинка в станицу Кирсанову, сейчас же поднимается утес, образующий сплошной кряж на всем протяжении до станицы Казакевича. Угрюмо глядит он высокими темными скалами, вышина которых замечательна и по сравнению со всеми прежними. Словно громадный камень, сплошной и твердый, залег тут. Об этот-то камень как будто и надломился Амур, соблазнившись низменностью противоположного, маньчжурского берега. Река делает луку, крутой поворот к западу, встречая дальше скалы и на маньчжурском берегу, и, словно сдавленная ими, берет направление к юго-востоку, и потом снова течет к северу, как будто завязывает узел, и обоими своими концами не сходится только в расстоянии 3 — 4 верст. Форма извива Амура в этом месте несколько похожа на подобный же тому в Волге, под Самарой, где, по словам песни, любили «разбойнички шалить».

Извив Амура сумел так выгнуться коленом, что вместо трех верст расстояния между станицами дает нам обход в 28 верст. Скала, на которой совершается этот перелом реки, быстро сбегает в низменность, на мысу которой и стоит станица Казакевича.

— На этом месте, — продолжает рулевой все об той же пади с тропинкой, прямиком в станице Карсакова, — да и там, под Карсаковой, маньчжуры жили еще в прошлом году. Теперь их прогнали: не живут больше. Место это что-то они очень любили.

— Ну будет, казак, спасибо и на том! А какая это птица кричит?

— А не знаю, как назвать: не применились еще, не приладили прозвания никакого.

— Островам имен тоже не дали?

— Не дали еще. Может, после как приладят.

Однако я слышал уже, что одну высокую скалу, вышедшую на Амуре выше станицы Амосовой, казаки успели уже прозвать Масляной. Мало-помалу таким образом и все окрестят.

Обе станицы (Казакевича и Карсакова) отправляют гоньбу по очереди (понедельно) сообща. В Казакевичевой 8 дворов; огороды раскопали, рожь взошла хорошо, ярица тоже. Разговорился я в ней с казаками.

— Как вы думаете: отчего Амур-от изогнулся?

— Не можем знать отчего.

— И не думали вы об этом, не толковали?

— Не думали. Господь его ведает, чего он этак-то...

— Земля-то плотная, когда вы ее распахивали?

— Хорошая земля, плотная.

— До камней внизу пе дорывались?

— Не дорывались.

— А ничего там не находили?

— Черепки от горшков словно попадались, когда вот погреба себе рыли.

— А не замечали, что земля была разрыхлена и тут было селение прежде, когда-то?

— Нету, не замечали. А три дома маньчжурских у Карсаковой были.