Равнина левого берега выпустила из себя реку Бурею — один из главных и больших притоков Амура; устье ее замечательно: широко и едва ли меньше устья благовещенской Зеи. Про Бурею рассказывают казаки, что она — река лесная, что на нее ходят орочоны на промысла (зверуют там), но что остаются ли там на житье — неизвестно. Вообще казаки наши, за кратким временем пребывания своего на новых местах и за крайним недосугом, осмотреться кругом себя еще далеко не успели; но знают наверное, что от Айгуна и маньчжурских деревень прямиком на Бурею давно уже проложена большая, трактовая дорога. Знают также, что по пространным равнинам левого берега разбросано множество рыбных озер и что по реке Бурее живет особое орочонское племя, называющее себя бирарами. Некоторые представители этого племени выходят иногда на амурские прибрежья с хорошими соболями для промена их на буду и одежду.
Между тем лодка моя подвигалась дальше, и Амур дарил нас таким вечером, роскошно теплым, весенним, о котором мне давно уже не мечталось. Особенно хорош был тогда Амур при лучах заходящего солнца. И вот что на этот раз привелось мне записать в дневнике:
«Неистовый визг, писк, сливающийся во что-то необычайно шипящее, несется к нам с соседнего острова направо. На острову болото; в болоте мириады лягушек, у которых, по словам рулевого, теперь вроде как бы гонбища. Вот уже оплываем вторую версту, а шум этот все еще необычен. Как будто пилят во множество пил, как будто громадный самовар шипит и хлещет по краям... На Амуре необыкновенно тихо и торжественно. Острова продолжают выплывать впереди и позади: и все зеленые, и все такие красивые, даже и в сумерки. Но скоро выплывает луна и острова будут еще лучше.
— Отчего (слышу спрашивает мой спутник А. Е. Б. казака-рулевого), отчего — как я заметил — многие из казаков неохотно идут в греблю?
— А оттого, что тут есть обида. В греблю идет и тот, у которого лошадь есть: он за эту лошадь и получает, а идет и такой, пешой...
— Какой пешой?
— А такой, у которого лошади нет: пала. Это очень обидно, потому что он ведь не за себя, а за лошадь в гребле получает; а я ему по человечеству и землю вспаши, да и ступай с ним и одинаковое получай. Вот отчего идут неохотно!
— Нам хотелось, чтобы начальство гоньбу на подряд отдало: и охотники находились. Начальство не согласилось, однако» — сказал казак и — соврал.
Вспоминается мне при этом совершенно противоречащий рассказ одного из начальствующих лиц Амурской области. Лицо в одной из станиц хотело припугнуть казаков ради желания узнать их мнение.
— Слышал я, — говорило это лицо, — слышал я, что вам тяжело, братцы, казенные подводы гонять!
— Очень тяжело.
— Так я думаю на казенный счет принять это.
— Нет уж, помилосердуйте: дайте нам — мы как-нибудь сами ладить станем. Не очень же шибко тяжело. Мы, однако, справимся!..
Гребцы начинают учащать удары веслами: подошла Бурея и валит сильную воду. Вышел я из каюты: влеве засверкало широкое русло этой реки, быстрой и крутой течением. На двух противоположных мысах ее зачернела густая зелень. На заднем и дальнем мысу горит великолепный пал сильным пожаром, пущенный, может быть и нашими казаками, а может быть, и орочонами, у которых существует то же обыкновение, вероятно, заимствованное у русских. За передним мысом раскинулась станица. Бурея — славная река.
— Сюземная река! — прихвалил ее рулевой казак.
— Что же это значит?
— А насчет промыслов и зверовья очень все одобряют.