Земля трудна, жестка была для первоначальных работ, но теперь обещает хороший урожай. Если казак не поленится, раз пропахавши землю, пройтись по ней плугом в другой раз, чтобы разбить траву и корни и таким образом дать им время загнить и превратиться в назем, — урожай верный. Без этого перегнивания трава вздохнет и будет потом глушить хлеб. Жечь траву на выгонах казаки также полагают необходимым: прошлогодняя трава глушит свежую и в то же время сама по себе совершенно бесполезная ветошь. Даже самый воздух хуже. «Воздух на свежей траве здоровее», — замечают даже сами казаки. Земля под станицей — по рассказам — благодарна до такой степени, что, если, например, росток или траву поднявшегося картофеля несколько подрезать у самого корня и потом пересадить в новую ямку, в новое место, картофель получается необыкновенно крупный (толщиной в здоровый кулак). Надрезанный стебель при этом процессе обыкновенно поднимается снова, но потом отваливается. Невидимому, и сами казаки своей новой землей довольны — не нахвалятся. «Одно только тяготит, — говорили они, — что сперва очень трудно было — маялись: жестка земля была, и дело несвычное. Приглядимся — пойдет на лад: все от времени».
Сторонние обстоятельства также благоприятствуют станице. Две реки: Ганукан, выбежавшая из озера, дает часто осетров и калуг; а Хара (впадающая в Амур в 30 верстах выше Иннокентьевской и на двадцать верст подходящая к Касаткиной) идет хребтами, в которых много соболей[8]. Места по Харе весьма удобны для заселения; некоторые из халтанских казаков успели уже упромыслить на ней несколько соболей. Вот что рассказывал мне по этому поводу один из казаков:
— Соболь в хребтах живет, в норах. Он ведь тоже сам промышленник: питается кровью, ест полевых мышей и других маленьких зверьков, которых может одолеть своей силой. За ними ходим с собакой. Собаки уж их и должны отыскивать, а зверь соболь — злюга. Да на беду, наши собаки плохие, и ведутся они в здешних местах как-то туго, таскают щенят — да все каких-то неладных, мохнатых, глупых. К этому вот мы еще не успели присноровиться. Опять же в здешних местах лисиц много: брали на отраву. Про медведей не слыхать. В прошлом году тигра убили.
И вот что рассказывал мне и по этому последнему поводу один из зауряд-офицеров казачьих:
— Залег тигр на острову, в чаще, а чаща густая была: только теперь и начали мы ее выжигать; трава на острову превысокая.
Вижу я и островок этот, как раз подле крайней избы селения, от которой отделяется узеньким ручейком. Густота растительности на нем действительно замечательная. Зауряд продолжал:
— Поселился он в этой чаще — стал собак заманивать. Думаем, скоро, пожалуй, и до скотины доберется. Я собрал десять человек казаков с винтовками: собак не взяли. Думаем так: бросится он на собаку, собака испугается, побежит к человеку — тигр человека испортит. Стали мы в чащу стрелять: зверь на вид к нам вышел. Один прицелился — попал, надо быть, потому что тигр присел, спрятался, а трава густая, выше аршина — не видать его. «Где, мол, он?» — «А вон, — говорят, — в этой траве». Я ударил в нее. Одни сказывали, в лоб-де попал. Я не поверил, велел другим стрелять; один в зад угодил, другой передние ноги перешиб. Он уже и не пошел — убили его. Много же этих тигров тут шатается, бродяжничают. Приходят они сюда из Хингана, а куда ладят — неизвестно.
— Да ведь они тут в Хингане и родятся, стало быть, никуда дальше его и не ходят.
— Щенят ихних действительно видали, а того не знаем: тут ли они родятся или из Китая откуда приходят.
— Змеи, крысы есть тоже и у вас в станице?
— Змей стало меньше: вреда, однако, не делали; много змей в Пасековой. Мы штук шесть за все-то это время убили ли полно? А крыс много — и есть преужасные. Эти, как орочоны же, когда мы пришли, были бродячие, ходили с места на место. Я еще и смеялся в ту пору своим казакам: как, мол, люди-то, так, мол, и крысы-то: бродяжничают. Вероятно, оттого, что за людьми и они ходили, потому что от людей им пожива вернее.
Теперь есть, стало быть, надежда, что они скоро сделаются, а может быть, уж и сделались оседлыми, потому что новые люди не бродят с места на место.
На задворьях станицы валяется множество костей и лошадиных черепов: много лошадей пало в прошлую зиму от тех же самых причин, что и в верховьях Амура. Вправо от станицы по задворьям пошла поскотина; дальше к лесу — поля. И вот что рассказывали казаки о полях этих:
8
Река Хара, вместе с Буреей, вышла из одного хребта — Станового. Течение их отделено друг от друга невысоким отдельным хребтом на расстоянии — как говорят — не больше 20 верст.