— Рыба есть купи?
— Рыба купи нету.
— А соболи есть?
— Има; юрта (есть в юрте).
И юрта эта тут же недалеко, на правом борегу. Гольд этот пришел с Сунгури, которая в этом месте на 15 верст отошла руслом от русла амурского. На ребятишках-гольдах надета ужасная рвань: беспредельно дырявые полушубки, вероятно выменянные у казака на соболя. На самом гольде шляпа чуть держится и до того ветха, что похожа на старый, измызганный, истоптанный валяный сапог. Подъезжал он к нам, видимо, из одного любопытства: иной причины не могло быть, потому что в лодке у него ничего, кроме рыбьей кожи на распорках, не было.
Ст. Квашнина (13 домов, 26 семей) выстроилась под теми же благоприятными условиями, как и предыдущие: место просторное, сухое и привольное; степь дает и места пахотные, и великолепные места сенокосные, здоровые.
— Всего один казак умер.
— Тягостно одно вот: лесу нету, лес далеко.
— А вот этот лес, что подле растет?
— Этот лес никуда негодящий: вот посмотрите!
Дома станицы выстроены из соседнего сосняку и отчасти дубняку. Короткие бревна принуждены были утвердить на четырех столбах, поставленных с каждой стороны по фасаду — чрезвычайно оригинально. Бревна эти мохом не скреплены и по всем пазам наскоро смазаны глиной: «Холодные были, да перебивались же кое-как».
Празднику (Троицыну дню) казаки обрадовались: вырядились в белые рубахи; казачки — в ситцевые платья (купленные у проезжих купцов); даже маленькие девочки и те в ситцах и платках на головах. Девочки эти поставили на краю станицы березку: ухватились за руки — стал хоровод; родину на чужой стороне вспомянули. «По своей забайкальской вере», — заметил мне один старик.
— А тоскуется? — спросил я его.
— Ну да как же? Оно, пожалуй, и все бы ничего, коли б вот хлебушко-то был, а родится он хорошо: земля добрая; супротив нашей забайкальской будет много лучше.
Орочоны для казаков подспорье ничтожное; гольды — также.
— Рыбой около них заимствуемся. Прежде они все брали: всякую рвань, всякую тряпку, а ноне давай им дабу да серебро. А где мы серебра-то возьмем; мы его отродясь не видывали; нету его у нас.
— Сами-то вы начали ловить рыбу?
— Нету; достатков не хватает. Зимой-то острогой ловили тоже сомов, осетров...
— Много у вас сомов?
— Шибко много; рыбы всякой много.
— В Сунгари-то вы хаживали?
— Не доводилось.
— А пускают туда?
— Нет, не пускают. Тут у них бекет стоит: домов пять; чиновники ихние живут — не пускают ни за что.
Чиновники есть всякие: и с синими шариками на шапке, и с белыми, а есть и такие, у которых шарики эти не каменные, а шелковые: простые, надо полагать. Один купеческой приказчик с товарищем прошел туда, а не пропускали было. Сказывают, до ихнего города (Сан-Сина) доходил, ни на кого не посмотрел: молодец! Однако его убили там. Одни сказывают, что к маньчжурке подъезжал; так муж-де поступился; а другие толкуют, что-де велено было его убить и на тот конец чиновник к нему представлен был, как это у них всегда водится.
— А слыхали вы что-нибудь про реку эту?
— Да вон вышла в Амур-от (верстах в сорока от нашей станицы) большая-пребольшая и не ладит с Амуром-то, а своей струей идет. По реке-то по этой много же, сказывают, всякого народу живет; города-де у них там пошли. Попервоначалу, слышь, гольды поселены, а там уж и маньчжуры пошли дальше.
— Вот уже в пятой станице по пути крышки все соломенные и все разметаны; торчат почти одни только стропила. Отчего это?
— Ветры у нас живут сильные: никакого противу них способу нет. Тут вот с неделю назад такая метель закрутила, что все поломала: ужасти что было!
Ответ этот почти слово в слово передавался мне и в ст. Квашниной, как и во всех четырех предыдущих. Особенно эти метели со взломом яростно сказались в ст. Екатерино-Никольской и Поликарповой, где ветер вырывается из падей Хингана и всегда в этих случаях необычайно свиреп и продолжителен.
Берег Амура перед станицей низменен, песчан и сильно обрывист: вода подмывает. Едва ли не придется казакам перетащить свои дома подальше. Правда, что впереди домов они успели уже развести огороды и в этих огородах кое-что посеять. Из-за острова (в 3 верстах от станицы) вышла в Амур довольно большая река, названия которой еще не придумали казаки. За этой рекой синеют горы, но очень далеко.