— Зато для скота, поди, лучше?
— Скоту точно, что привольно. Травы растут хорошие.
— Лес для домов где брали?
— А здесь вот осинник рубили: такой и лес наш.
— Да ведь этот непрочный: погниет скоро.
— Какой уж это лес! Мы на своей-то стороне и в избу его в свою не носили, брезговали. А вот теперь и он в честь попал: жить в нем довелось. Прочность-то его какая: года чай два простоит ли полно? Весь он укреплен на ветоши: моху не нашли. Ветошью (а кое у кого и берестом) и крыши мы свои крыли. На ветошь эту (старую, прошлогоднюю траву) мы в Забайкалье палы напускали, а здесь вот и она в великую честь попала.
— В ветоши-то этой, поди, всякого гнусу много?
— Довольное количество: и ужасти!
— Ветры, поди, тоже мечут крыши ваши?
— Зимами-то сильные пурги живут. Да вот и теперь: коли днем ветру не было, жди к ночи. Дня без ветру не проходит.
И действительно так. На Амуре погода расходится замечательно скоро. Глазом почти мигнуть не успеешь, и пойдет волна постукивать в борты лодки.
— Ладно ли едите-то? Ладно ли зиму-то прожили?
— Да со всячиной.
Станица Луговая (7 домов, 26 семей) помещена за протокой; за протокой же лежит и ст. Спасовская в пять дворов (21 семья). Спасская протока вытянула длинный остров, весь затянутый в густую зелень. Из-за зелени этой не видно второго устья реки Уссури, которым вышла она в Амур невдалеке от Спасской станицы. Второе и главное устье Уссури расположилось в 40 верстах отсюда, под Хабаровкой. Между этими двумя устьями и Амуром обе реки набросали длинный низменный песчаный остров, замечательный по величине своей и крайней бесполезности.
— Место тут, — говорили казаки, — самое такое дикое, что все один песок да тальник, и какая есть трава на свете, так и той, кажись, нету вовсе.
На правый берег Амура (левой уссурийской протоки) вышел коротенький, но довельно высокий горный кряж: его-то прорезывает устье Уссури, столько же широкое, как и главная (матерая — по-казацки) протока Амура. Мелким островам в этих местах как будто и конца нет. Прямо против станицы Спасской самый длинный из островов этих; подле него залегла мель и оголилась длинная песчаная коса.
В этой станице жалобы на бездолье превращаются уже в ропот. Оказывается, все — дурно: и земля вся песчаная — ни садить, ни сеять; для пахоты места вовсе нет, луга хороши, но кочковаты; лес еще не вырублен. Место действительно безутешное. В нужде своей казаки дошли, напр., до того, что ели дубовые желуди (недели за две до моего приезда).
— Зимой всю лопатину (носильное платье) проели за буду гольдам.
Некоторые стали шить себе рубахи из мешочного холста. Хлеб начали подвозить только теперь (24 мая):
— Надо быть, семена, — говорили казаки, — да мы их съедим.
В огородах посажен лук, огурцы; последние уродились особенно хорошо — пришлись залежи. На этом месте весьма недавно жили гольды и до сих пор еще цел покинутый ими дом. В дому этом бабы делают свои уроки-кирпичи не столько из глины, сколько из песку: изо ста кирпичей успевают обжигать только тридцать; остальные от жару трескаются и разваливаются на несколько мелких кусков[12].
Гольдский дом замечательно выстроен. Стены его из глины, перемешанной и перемятой вместе с ветошью, укреплены на тонких столбах и чрезвычайно прочны. Потолка, по обыкновению, нет, но крыша держится вся на тонких тальниковых прутьях, положенных прямо на стропила. Тальник этот устлан одним слоем той же ветоши и так же круто смешанной с глиной. На этот слой накладывается слой сырой глины по длине крыши, чтобы вода свободно могла стекать на двор, а не просачиваться сквозь крышу. На слой глины снова накладывается толстый слой ветоши, которая обыкновенно сплетается китами, т. е. пучками, и решительно в том самом виде и с теми же подробностями, как это привелось мне видеть в Орловской, Тамбовской и Пензенской губерниях.
— Вот вам, казаки, где бы поучиться! — заметил я своим проводникам. — А то ведь ваши крыши все разметало да подбросало. Крыша твердая, толстая, а ведь, пожалуй, и красивая, да и давно уж стоит, поди.
— Лет восемь стоит, надо быть, потому что и мы-то вот уж четвертый год здесь живем, а дом этот казал и вначале, словно бы давно уж тут.
— Так отчего же вы не берете простых таких и хороших примеров?
— Некогда, Богу поверьте: некогда! Денег в руках своих никаких не видим. Получим вот семян, да и все тут.
— У нас еще что! — приговаривал другой казак. — А вот по Усюре, так там уж плохо. Мы хоть козулю убьем да съедим, а там и того нету. Вот батальон-то под горой пришелся...
12
Новый род повинности — делание кирпичей — лежит на обязанности казачек. В ст. Головиной каждая баба, начиная с девок и оканчивая старухами, обязана сделать в месяц по тысяче кирпичей для вновь строящегося сотенного дома. «Не знаем, — говорили мне бабы, — ребят ли кормить, огородцы полоть, скотину обряжать, за малолетками смотреть, около дому возиться али казенные кирпичи делать?» В ст. Вознесенской тот же урок и по той же тысяче на бабу. В прошлом году, сказывали они мне, по полутораста кирпичей делали для себя, а ныне вот на казенную работу посадили; а глина здесь с песком, плохая глина — половину сделаешь, другая так прахом на огне и рассыплется!