— Без ветру, знать, Амур-от не живет! — замечают про себя мои солдатики.
— Зуб, братец ты мой, на зуб не попадает, а кажись бы и лето в поре! — подсказывают другие.
И то и другое замечание справедливы и неоспоримы. Но от этого не легче!
К полудню начнет проглядывать и пригревать солнышко. В лесу заиграет какая-то птица, словно горнист в трубу: и густо, и звонко, и часто, как будто пробует горло, не отсырело ли оно, не засорилось ли за ночь и за туманом. Еще какие-то птички чирикают, и с ними неизбежная кукушка, которая особенно любит расходиться к вечеру. Для полноты картины лягушки разведут свои концерты. И иногда, изредка, гольды, легкие на помине и на ногу, протащат вверх на лямке большую лодку, бойко прыгая по камням, и вызовут от моих солдатиков бесцельное замечание:
— Должно быть, на дальней промысел собрались!
Гольды, однако, в летнем платье и все в своих остроконечных, наподобие воронки, белых шляпах, сделанных из бересты и в одном только месте (и аляповато) сшитых черными толстыми нитками.
Ст. Елисеевская то мелькнет, то снова пропадет от нас за возвышенностями правого берега, спрятавшись между кустами острова, хотя и стоит она на матером берегу[18]. Из-за острова вышла вторая протока; при слиянии ее на берегу очутилась обрывистая и крутая скала, покрытая лесом. За скалой образовалась падь; на этой-то пади и выстроена станционная изба Елисеевская. За ней, по обыкновению, вблизи растянулась гольдская деревушка; на этот раз большая (10 домов) и красивая.
В избе солдатики что-то варят в печи: оказалась рыба, подаренная гольдами; на заедку казенные сухари принесли.
— Отбираем, — толкуют солдатики. — Которые ржавые — не едим; остальные в воде мочим — хорошо. Муку вот очень плохую получаем. На сплаве-то она подмокла.
Показали и муку эту: действительно нехороша.
— Плохое же, братцы, житье ваше.
— Очень плохое: вот и обуви и одежи нету хорошей.
Действительно: на них какие-то куцые шинеленки, дырявые и заплатанные рубахи.
На ногах какие-то ошметки, называемые чаржи или черки, из сыромятной кожи. Это — башмаки, калоши, туфли — все, что угодно, только никак не сапоги. Процесс созидания их очень прост и печален. Это — кожа, очищенная от шерсти и потом мятая в тальках (род льняного трепала с языком) самими же солдатами из казенного товару и потом сшитая в казармах умелыми и досужими. За чирки берут рубль, а больше одного-де месяца не выдерживают. На поношенные, прослужившие месячный срок смотреть невозможно. Подобные чарки носят все линейные солдаты; подобного же рода ошметки оказались на ногах и моих гребцов.
— В Николаевске, — говорил мне один из них, — матросы в сапогах ходят[19].
И неужели амурский солдат не стоит лучшей одежды и обуви, когда он поставлен в трудное, бездомовное и бесприютное положение? Солдатик на Амуре, как известно, несет тройную службу: он и сплавщик казенных складов на паромах, лодках и баржах; он и плотник — строитель всех казенных зданий по Амуру, всех станционных домов и проч.; он же и под ружьем на николаевской гауптвахте; он, одним словом, на всех тех работах, где и платье вчетверо скорее изнашивается и рвется.
Но — едем дальше!
Правые горы за ст. Елисеевской выходят на берег сначала невысокой обрывистым скатом, потом идут лесистыми высокими сопками. В кустах левого берега видны две гольдские деревушки; а вот на прикрутости правого берега и город Софийск[20].
Длинная-длинная казарма с ярко выкрашенной красной краской крышей, вся еще на сваях, без загрунтовки. Вблизи этой казармы четыре-пять домиков, крыши которых не успели еще выкрасить красной краской. Застроенная и до половины не доведенная церковь стоит прямо подле берега. Пни на берегу, пни перед казармой и пни за казармою; приготовленный шест для флага. Кругом густой, дремучий лес; огромные выси скал. Вот общие впечатления того места, которому решено дать название города Софийска. Затем — стройка кругом; солдатики во всех местах: и на строениях, и на берегу. Везде щепа и сор. Место, впрочем, довольно возвышенное и удобное для заселения, хотя гигантских трудов стоила — по всему вероятию — очистка его, плотно и густо поросшего лесом. На гору ведет лестница. На самом берегу еще что-то застроили. Город покуда заселен только одними солдатами; часть из них ушла прорубать просеку к озеру Кизи и от озера Кизи к морю (версты с четыре уже прорубили, а всех около ста).
18
Материковый берег казаками называется становым; материком же называется собственно стреж, фарватер. Отмелое место, мель без различия зовется и лайдой, и кокой.
19
Сапоги, или так называемые бродни, стоят в продаже (хотя бы и в той же Хабаровке и на Уссури) 1 руб. 50 коп. сер. и 1 руб. 70 коп. Кунгурские сапоги от 3 руб. 20 коп. до 8 руб. 50 коп.