Новиков стремительно, рывком скинул с груди шинель: в затуманенное сном сознание ворвался звон разбитых стекол, то опадающий, то возникающий клекот снарядов, проносившихся над крышей. Треск и грохот за стенами, зыбкие толчки пола, испуганное лицо Ремешковая наклоненное к нему, мгновенно подняли его на ноги.
— Что, Ремешков?
— Товарищ капитан… Товарищ капитан!
— Что, спрашиваю?
— Товарищ капитан… к орудиям! — захлебываясь, выговорил Ремешков и судорожно сглотнул. — Началось!.. Света не видать…
— Чего не видать? — Новиков раздраженно схватил ремень и кобуру с кресла. — Этот не видать, так, может, тот видно? Где Алешин?
— Младший лейтенант сказал, сам выяснит, пока не будить… Все у орудий…
— Эти мне сосунки! Командовать начали! — выругался Новиков.
Он уже не слушал, что говорил Ремешков; затягивая на шинели ремень, перекидывая через плечо планшетку, окинул взглядом невыспавшихся глаз эту опустевшую, с разбросанными постелями комнату. Сквозь щели штор розово дымились полосы зари. На столе, среди дребезжащих пустых бутылок, консервных банок, бессильно дергаясь пламенем, чадила лампа. Атласные карты, съезжая от толчков по скатерти, ссыпались на ковер. Никого не было. Лишь в темном углу связист Колокольчиков, встретив взгляд Новикова, проговорил тонким голосом:
— Вас… Алешин к орудиям! А мне… куда?
— Туда, к орудиям!
На ходу надевая фуражку, Новиков ударом ноги распахнул дверь, сбежал по лестнице в нижний этаж, весь холодно освещенный зарей. Полувыбитые стекла янтарно горели в рамах, утренний ветер заходил по этажу, хлопая дверями, надувая портьеры. Путаясь в них, бегали тут двое пожилых заспанных ездовых из хозвзвода, бестолково искали что-то; увидев Новикова, затоптались, поворачиваясь к нему, застыли, по-нестроевому потянули руки к пилоткам.
— Что за беготня? — спросил Новиков. — Всем по местам! — И выбежал через террасу по скрипящему стеклу в мокрый от росы парк.
Повозки хозвзвода, покрытые брезентом, стояли под оголенными липами. Сверкала в складках брезента влага, желтели вороха листьев, занесенные на повозки взрывной волной. Лиловый дым, не рассеиваясь в сыром воздухе, висел над дорожкой аллеи, над багровой гладью водоема.
Новиков быстро шел, почти бежал по главной аллее к воротам, смотрел меж ветвей на высоту; трассы танковых болванок пролетали там, частые вспышки мин усеивали скаты.
Плотный гул, выделяясь особым сочным бомбовым хрустом дальнобойных снарядов, нарастал, накалялся слева, в стороне города, и волнами сливался с упругими ударами танковых выстрелов справа.
И Новиков понял — началось…
Странная мысль о том, что началось слишком рано, что он не успел что-то продумать, доделать, скользнула в его сознании, но он никак не мог вспомнить, что именно не доделал.
Когда по рыжей траве, облитой из-за спины зарей, он взбегал по скату, над плечом взвизгнула светящаяся струя пулеметной очереди. Новиков, удивленный, посмотрел и сразу увидел далеко правее ущелья, в красных полосах соснового леса, черные тела трех танков, будто горевших в низком дыму.
«Что они, из ущелья вышли?» — мелькнуло у Новикова.
Ремешков упал, с одышкой пополз, припадая лицом к земле, вещевой мешок неуклюжим горбом колыхался на спине, и не то, что Ремешков упал и полз, а этот до отказа набитый его мешок внезапно вызвал в Новикове злость.
— Опять с землей целуетесь? Опять дурацкий мешок?
Ремешков, бледный, невнятно бормоча что-то, оскальзываясь по мокрой траве, бросился за Новиковым на вершину высоты. Здесь, на открытом месте, он почувствовал свое тело чудовищно огромным и пришел в себя лишь на огневой позиции, сел прямо на землю, как в пелене различая лица людей, станины орудий, между станинами открытые в ящиках снаряды, фигуру Новикова.
— Если в другой раз будете по-глупому заботиться обо мне, я вам этого не прощу! — услышал он громкий голос Новикова и заметил рядом с ним виновато-растерянное лицо младшего лейтенанта Алешина.
— Товарищ капитан! Овчинников у телефона, ждет команды! — крикнул кто-то.
— Передать орудиям: приготовиться, но огня не открывать! — скомандовал Новиков и, слегка пригибаясь в ходе сообщения, спрыгнул в ровик.
Все, кто был в ровике — непроспавшиеся, с помятыми лицами разведчики и связисты, — сидели на корточках вокруг толстого бумажного немецкого мешка, доставали оттуда галеты, нехотя жевали и посмеивались. Увидев Новикова, заторопились, начали отряхивать крошки с шинелей; кто-то сказал:
— Кончай дурачиться, Богатенков!