Он хотел спросить связиста, звонил ли командир дивизиона, но будить было жалко. Вокруг с тревожным всхлипыванием, бредовым бормотанием спали солдаты. Новиков, не раздевшись, лег на спину, сбоку нар, на обычное свое место, закрыл глаза и мигом погрузился в горячий, парной воздух, полный разлетающихся искр, в хаос несвязных людских голосов; перед ним зыбко заколыхались лица Лены, лейтенанта Овчинникова — непонятный мгновенный сон.
Он проснулся от сильного гула, давящего на голову, вскочил, озираясь.
— Позывные? — спросил отрывисто. — К телефону?..
— Дальнобойная высоту накрыла… — ответил кто-то. Вся землянка была наполнена вонью тола, желтоват той мутью дыма. В нем вздрагивающими тенями копошились вскочившие солдаты — все глядели отяжелевшими от сна глазами на трясущийся потолок землянки. Сухо трещали бревна накатов, шевелились, перемещались над головой. А там, сверху, что-то гигантски огромное, душащее, тяжкое, с хрустом разламываясь грохотом, рушилось на высоту, и не стало слышно стонущего шума ветра, задавленного железной толщей разрывов.
— Дальнобойная… накрыла, — шепотом выдавил связист Гусев. — Воронки… с дом…
Старший сержант Ладья, командир орудия, неловко прыгая на одной ноге, торопливо вталкивал другую ногу в штанину галифе, кричал Гусеву:.
— Спишь, тютя! А ну, что на передовой? Узнай!.. — И, застегиваясь, глянув на Новикова, добавил иным тоном: — Вроде началось, товарищ капитан. Слышите? Не похоже на артналет. Ишь ты, заваруха!
И тут же повысил сочный, зазвеневший командными переливами голос:
— По места-ам! Вылетай к орудию!
— Отставить, — остановил Новиков, шагнул к Гусеву, надсадно кричавшему позывные в трубку, и громко спросил: — Команда была от «Резеды»?
— Никак нет, — бормотал Гусев, обеими руками прижимая трубку к уху, и тотчас пригнулся. Куски земли оторвались от потолка, ударили по аппарату. — Никак нет, — повторил он невнятным шевелением губ, испуганно клоня круглую стриженую голову.
— Дайте трубку! Связист вы или нет? Вы должны всё знать! — сказал Новиков и не взял, а вырвал из рук Гусева мокрую от пота, нагретую трубку. — «Резеда»! «Резеда»! Какого дьявола! «Резеда»! Питания, что ли, у вас нет? — Он обернулся к связисту. — Проверяли связь?
— Я «Резеда», я «Резеда», — внезапно послышался в трубке слабый, как комариный писк, голос и сейчас же зачастил: — Кто у телефона? Шестого к аппарату, шестого к аппарату! Шестого немедленно к «Резеде», немедленно к «Резеде»!..
— Я шестой, — объявил недовольно Новиков, глядя в стоявший на снарядном ящике котелок, полный бурой жижи. — Что там? Иду!
Он положил трубку, надел отлично сшитую, но уже обтрепанную шинель, застегнул, ремень, оттянутый кобурой пистолета; потом, сдвинув брови над тонкой переносицей, вынул из кобуры ТТ и резким щелчком выбросил, проверил магазин и вновь втолкнул в рукоятку пистолета. Он сделал это молча, без спешки, и солдаты, так же молча, смотрели то на капитана, то на вибрирующий потолок землянки, прислушиваясь к нарастающему реву снарядов. Новиков ни разу не взглянул вверх, все хмурясь отчего-то, и тем своим обычным грубоватым тоном, который так не шел к его мальчишески юному, всегда бледному лицу, приказал:
— Ремешков, пойдете со мной!
Подносчик снарядов Ремешков, парень лет двадцати пяти, молчаливый, замкнутый, солдат-счастливец, недавно побывавший по причине ранения в шестимесячном отпуске дома, на Рязани, обратил к Новикову свое крепкое! белобровое лицо — в расширенных глазах его росла мольба. Проговорил еле слышным шепотом:
— Нога у меня… — и, дрожаще кривя губы, потер колено. — По горам ведь… нога у меня, товарищ капитан. Другого бы кого…
— Другого? — переспросил Новиков, заученным движением сунув пистолет в кобуру.
Он знал, куда надо идти сейчас, и выбрал Ремешкова, потому что тот шесть месяцев отлеживался дома, в то время как солдаты его, Новикова, батареи без отдыха находились в боях, дошли до Карпат. Выбрал, потому что считал это суровой необходимостью, тем более что Ремешков был новым человеком на батарее.