Дедушко еще подумал маленько. Перевел, видно, в голове, почему Артюху заводилом ставят. И то прикинул: мужик с причудой, а надежный, говорит твердо:
- Ладно. Приму деньги при двух свидетелях. А какой уговор будет?
Артюха и спрашивает:
- Знаешь наше ремесло?
- Как, - отвечает, - не знать, коли в этом заводе век живу. Видал, как подносы выгибают да рисовку на них выводят, либо картинки наклеивают, а потом в горячих банях ту поделку лаком кроют. А какого составу тот лак - это ведомо только мастерам.
- Ну так вот, - говорит Артюха, - берусь я на глазах этого приезжего сварить лак, и может он мерой и весом записать составы. А когда лак доспеет, берусь при этом же приезжем покрыть дюжину подносов, какие он выберет. И может он, коли пожелает и силы хватит, своей рукой ту работу попробовать. Коли после этого поделка окажется хорошей, отдашь деньги мне, коли что не выйдет - деньги обратно ему.
Немец свое выговаривает: сварить лаку не меньше четвертной бутыли, до дела лак хранить за печатью, и остаток может немец взять с собой.
Артюха на это согласен, одно оговорил:
- Хранить за печатью в стеклянной посуде, чтоб отстой во-время углядеть.
Столковались на этом. Дедушко Мирон тогда и говорит немецкому Двоефеде:
- Тащи деньги. Зови своих свидетелей. Надо при них уговор сказать, чтоб потом пустых разговоров не вышло.
Сбегал немец за деньгами, привел двух своих знакомцев. Артюха вдругорядь сказал уговор, а немец свое выставляет да еще то выряжает, чтоб дюжину подносов, кои при пробе выйдут, ему получить бесплатно.
Артюха усмехнулся и промолвил:
- Тринадцатый на придачу получишь!
Немец после этого поежился, похинькал, что денег много закладывать надо, да дедушко Мирон заворчал:
- Коли денег жалко, на что тогда людей беспокоишь. Не от безделья мне с тобой балясничать! Либо отдавай деньги, либо ступай домой!
Отдал тогда немец деньги, а Сергач и говорит:
- С утра приходи, - лак варить буду. На другой день немец прибежал с весами да какими-то трубочками и четвертную бутыль приволок.
Артюха, конечно, стал лак варить из тех сортов, про кои проезжему немецкому барину сказывалось. Короткопалый Двоефедя, видать, сомневается, а сперва молчал. Ну, как стал Артюха горстями сажу подкидывать, не утерпел, проговорился:
- Черный лак из этого выйдет! Артюха прицепился к этому слову:
- Ты как узнал? Видно, сам варить пробовал?
Немец отговаривается: по книжкам, дескать, составы знаю, а самому варить не доводилось. Артюха свое твердит:
- А я вижу - сам варил!
Немец тут строгость на себя напустил:
- Что, дескать, за шутки такие! Собрались по делу, а не для пустых разговоров!
Под эти перекоры лак и сварился. Снял Артюха с огня казанок, а как он чуть поостудился, немец всю варю слил в четвертину и наладился домой тащить, да Артюха не допустил.
- Припечатывать, - говорит, - припечатывай, а место лаку в моей малухе должно быть.
Немец тут давай улещать Артюху. То да се насказывает, а в конце концов говорит:
- По какой причине мне не веришь?
- А по той, - отвечает, - причине, коя у тебя на ладошке обозначена.
Немцу это вроде не по губе пришлось. Сразу ладонь книзу и говорит:
- Это делу не касательно.
Только Артюха не сдает.
- Человечья рука, - говорит, - ко всякому касательна. По руке о делах дознаться можно.
Короткопалый тут вовсе осердился, запыхтел, зафыркал, припечатал бутыль своей немецкой печатью и погрозил:
- Перед делом при свидетелях печать огляжу!
- Это, - отвечает Артюха, - как тебе угодно. Хоть всех своих знакомцев зови.
С тем и разошлись. Немец, понятно, каждый день наведывался, - не пора ли? Только Артюха одно говорил: рано. Мастера тоже приходили лак поглядеть. Поглядят, ухмыльнутся и уйдут. Дней так через пяток, как в бутыли отстой обозначаться стал, объявил: можно лакировать.
На другой день немец свидетелей привел, и дедушко Мирон тоже пришел. Оглядел печать, подносы немец выбрал, в бане тоже все досмотрели, нет ли какой фальши.
Дедушко Мирон для верности спросил немца, дескачь, все ли в порядке? Немец сперва зафинтил, - может, что не доглядели, а дедушко ему навстречу:
- А ты догляди! Не торопим.
Немец потоптался-потоптался, признал:
- Фальши не замечаю, а только сильно тут жарко. При работе надо двери отворить.
Артюха на это замялся и говорит:
- Жар еще весь впереди, как на каменку поддавать буду.
Дедушко Мирон и те, другие-то, свидетели, даром что из торгашей, это же сказали:
- Всем, дескать, известно, что лак наводят по баням в самом горячем пару, - как только может человек выдюжить.
На этом разговор кончился. Ушли свидетели и дедушко Мирон с ними. Остался Артюха один на один с немецким Двоефедей и говорит:
- Давай раэболокаться станем. Без этого на нашей работе не вытерпеть. И тебе надежнее, что ничего с собой не пронесу.
А сам посмеивается да бороду поглаживает.
Баня, и верно, вовсе жарко натоплена была. Дров для такого случаю Артюха не пожалел, на натурность свою понадеялся. Немец еще в предбаннике раскис, в баню зашел - вовсе туго стало, а как стал Артюха полной шайкой на каменку плескать, немец на пол лег и слова вымолвить не может, только кряхтит да керкает.
Артюха кричит:
- Полезай на полок! Там, поди-ко, у нас все наготовлено.
А куда немец полезет, коли к полу еле жив прижался, головы поднять не может. Артюха на что привычен, и то чует- перехватил малость. Усилился все-таки, забрался на полок и давай там подносы перебирать, а сам покрикивает:
- Вот гляди! Лаком плесну, кисточкой размахну - и готов поднос. Понял?
Немец ползет поближе к дверям да бормочет:
- Ох, понял.
Артюха, конечно, живо перебрал подносы, соскочил на пол и давай окачиваться холодной водой. Баня, известно, не вовсе раздольное место: брызги на немца летят. Поросенком завизжал и выскочил из бани. Следом Артюха выбежал, баню на замок запер и говорит:
- Шесть часов для просушки.
Немец, как отдышался, припечатал двери своей печатью. Как время пришло, опять при дедушке Мироне и обоих свидетелях стал Артюха поделку сдавать. Все, конечно, оказалось в полной исправности, и лаку издержано самая малость. Дедушко Мирон тогда и говорит: