Заслышав гул, она вскочила на зеленый горбатый бережок пруда и закричала:
- Идет! Идет!
Она подбежала к Груне. Намокшее платье хлопало по ногам. В растрепавшихся кудрявых волосах еще дрожали брызги, сквозь мокрые прищуренные ресницы, слипшиеся стрелками, чисто и сине блестели глаза. Вытирая рукавом смуглое, с густым румянцем лицо, Стенька повторяла:
- Гляди! Идет! Идет же!
- Да я-то вижу, - отвечала Груня, - ты вон Женьке укажи - он все в небо смотрит!
Но Женька уже и сам увидел, что по дороге в Городище идет трактор. Белыми огоньками сверкали шипы на тяжелых литых колесах, а сзади развевался синеватый дымок.
Сколько раз приходили раньше тракторы на городищенское поле! Но никогда не радовались им ребята так, как обрадовались сегодня. Тогда было мирное, благополучное время, и тогда не знали, что это значит - выйти в поле с заступом.
Взрослые обрадовались не меньше. Под овес поле вскопали. А уж под картошку копать - пожалуй, и силы не хватило бы.
А дня через два радость снова заглянула в Городище: из Петровского колхоза им на помощь прислали двух лошадей.
Сонная улица снова ожила - загремели колеса по дороге, застучали копыта. А когда подводы остановились возле председателева жилья, рыжая кобылка с белесой гривой вдруг приподняла голову и тонко заржала, словно здороваясь.
Тут уж больше всех суетился Ромашка. Он заходил к лошадям то с одного бока, то с другого. Побежал к пруду и сейчас же нарвал им травы. И пока петровский колхозник разговаривал с Груниным отцом, он кормил из рук лошадей, оглаживал их, заправлял им челки под оброть, а сам приговаривал:
- Но-но! Шали! Я вас!..
А лошади и не думали шалить. Они осторожно брали мягкими губами траву из Ромашкиных рук, кротко глядели на него своими фиолетово-карими глазами и покачивали головой, отгоняя мух. Ах, был бы у Ромашки мешок овса, сейчас он притащил бы его, насыпал бы полные торбочки - пусть бы лошади ели, сколько им захочется!
Но у Ромашки не было овса. Не только мешка, но и горсти.
- Подождите. Вот овес уродится - тогда... А сейчас где же я вам возьму? Не знаете? Ну, и я не знаю. А кабы знал, так взял бы! А уж овес у нас уродится - во какой! Поле-то руками вспахано! Вот они, мозоли-то!
Груня и Стенька сидели недалеко на бревнышке. Они поглядели на свои ладони.
- А у меня мозоли твердые стали, - сказала Груня. - Потрогай! И не болят.
- И у меня, как камешки, - ответила Стенька. - Дай-ка я тебе по руке проведу. Чувствуешь? Я их буду в горячей воде парить - они отойдут.
- Эти отойдут, а новые будут, - вздохнула Груня. - Завтра пойдем огороды копать.
- Опять копать!
- Опять копать! - отозвался, как эхо, Женька, который стоял тут же. Где копать? Чего копать?
- Огороды вскапывать, - сказала Груня. - Но там ничего! Там земля очень мягкая, как мак рассыпается! Чего вы испугались-то?
- А кто испугался? - пожал плечами Женька. - На поле не боялись! Я грядки так умею делать - огородник не берись!
Лошадей увели. Ромашка, проводив их нежным взглядом, подошел к ребятам. Он снисходительно улыбнулся на Женькины слова:
- Ох, и Хвастун Хвастунович! А что ж в школе-то, бывало, не делал?
- Ну, вспомнил! Я тогда еще какой был-то? Мелюзга.
- Ладно, - сказал Ромашка, - давай копать отдельно. Ты свои гряды делай, а я буду свои. Посмотрим, чьи лучше будут.
- Ну и что это будет? - сказала Груня. - Ромашка там будет копать, Женька - там, а мы - еще где-то. Да мы и гряды-то как следует делать не умеем!
- А чего ж "еще где-то?" - возразил Женька. - Я с вами буду. И все покажу. Подумаешь, важность!
Тихонько, незаметно подошла Раиса и стала, прислонившись к березе.
- А у нас скоро Виктор приезжает, - сказала она, ни к кому не обращаясь, - письмо прислал...
Все сразу повернулись к Раисе.
- Правда? Совсем или в отпуск?
- В отпуск.
- С медалями небось?
- А то как же!
- Наган захватил бы! Эх, не догадается, пожалуй!
- Захватил бы, да ведь не дадут. Не полагается.
- А может быть, возьмет да захватит! Он ведь командир небось?
- Эх, стрельнуть бы!
Все забыли про огороды.
- А какие медали-то? - допрашивал Женька. - "За отвагу" есть?
- Конечно, есть! - горделиво отвечала Раиса.
- А еще какие?
- Вот приедет - разгляжу, тогда скажу какие.
- О! Приедет-то - мы и сами разглядим!
- А может, он вам не покажет? Может, он с вами и разговаривать-то не будет?
Ребята примолкли, переглянулись. Неизвестно, может, и правда разговаривать не будет - командир все-таки, с медалями... И вдруг у Груни блеснули глаза. Чистое, слегка загорелое лицо ее потемнело от румянца.
- Раиса, - сказала она, - не забудь: завтра пойдем гряды делать.
- Гряды? - рассеянно отозвалась Раиса, глядя в сторону. - Может, приду.
- Нет, не "может, приду", а приходи, - твердо сказала Груня. Довольно бездельничать! Для своего же колхоза постараться не хочешь. Мы работаем, а ты гуляешь!
- Да чего ты опять пристала? - начала Раиса. - Что председателева дочка...
- Не председателева дочка, а бригадир! - прервала ее Груня. - А не придешь, все Виктору расскажу. Посмотрим, что он тогда тебе скажет. Посмотрим, с кем он тогда разговаривать будет - с нами или с тобой!
Раиса поджала губы и молча разглядывала кончик своего пояска.
- Ну и посмотрим... - негромко, но упрямо повторяла она. - Ну и посмотрим...
Однако было заметно, что эти слова крепко смутили ее. Утром она вместе со всеми пришла на огород копать гряды.
КТО БЫЛ В ОГОРОДЕ?
Ромашка чувствовал себя счастливым. И оттого, что жарко пригревает солнышко, и оттого, что сегодня утром старик Мирон, приставленный к лошадям, дал ему проехать верхом на рыжей кобылке, и оттого, что его гряды в огороде вышли все-таки самые лучшие... Это сказала сама тетка Елена, бригадир по огородам, и Женьке, делать нечего, пришлось замолчать.
Ромашка шел легким шагом и то насвистывал, то напевал. Пока эти горе-огородники соберутся засаживать свои гряды, у него уже огурцы взойдут.