И мне стало спокойнее на душе.
Но на трудном подъеме все равно будут возникать вопросы «почему» и «как надо лучше». Их надо решать возможно быстрее. Когда дорога идет в гору, не надо брать с собой ничего лишнего.
Мы разговаривали об этом как друзья и расстались друзьями.
…И вот я снова в пути. Путь продолжается. Дорога зовет. Дорога идет в гору.
Июль — август 1961 года.
Город помнит!
Солнце еще не вставало, но уже завладело половиной неба: на горизонте оно золотисто-голубое, вверху — голубовато-розовое, дальше, к западу, темновато-голубое. Три цвета, пронизанные голубизной, и никаких переходов-границ.
Утро. Весна.
Город, вполоборота, обращен грудью к восходящему солнцу.
Стою у Помяловского спуска, опершись на перила. Внизу синевато-молочный туман так плотно закрыл пойму, что кажется, пойди напрямик — поплывешь. А в утренней дымке, что над туманом, еле-еле выступают верхушки домов на левом берегу. Тихое утро, спокойное, мирное. Хороши утренние зори в моем Черноземном крае!
И туманы утренние хороши. Люблю смотреть на туманы. Кажется, за ними скрыто прошлое. Бывает, вот так закроешь глаза и…
Встают перед тобой могучие сосновые леса, там — на левом; дубы вековые раскинули богатырские шатры свои по крутояру, здесь — на правом берегу. Глубокая и широкая река с островом посредине… Хозяин дремучих лесов — медведь; огромный и добрый зверь — лось; умный и трудолюбивый строитель — бобр; храбрый, неуклюжий, но быстрый кабан; и трепетный олень…
Может быть, поэт смотрел отсюда же, от угла семинарии, и сложил строки:
«…Ни где бо видети человека, точию пустыни велия и зверие множество», — записал дьякон Игнатий в конце четырнадцатого века, проезжая через эти места. То было утро Черноземного края, печальное утро моей земли после страшной ночи хана Мамая, «быша во мнозе сила», уничтожившего русские поселения и здесь.
Время всегда покрывает историю дымкой тумана. Века уходят за веками, унося за собой города, государства, цивилизации. Туманы истории! Один города умирают и воскресают вновь, другие так и не поднимаются, умерев однажды, третьи живут тысячелетиями. Но у каждого из них свое неповторимое утро жизни.
Мой город помнит себя с того тысяча пятьсот восемьдесят пятого года, когда он был обозначен на самом краю Московского государства. А дальше, на юг, — «дикое поле». Город родился в боях на засечной линии, город-крепость, город-воин.
Так увидел поэт в пелене тумана утро своего города, своего края, увидел отсюда, вот с этой точки. И кто знает, может быть, отрывок из поэмы, откуда взяты эти строки, лучше любой исторической гипотезы ляжет на сердце поколений, пронизав лучом поэзии туман истории.
Город помнит свое утро. Он помнит и восстание казака Герасима Кривушина, и подметные письма Степана Разина, и полковника Дзиньковского из Острогожска, города-побратима, решительно ставшего на сторону Разина всем полком. Город помнит и восстание Кондрата Булавина, его поражение и тягостный конец повстанцев… Город помнит! Он смолоду был боевым воином Родины, свободолюбивым, непокорным и непримиримым к угнетателям, чужим и своим.
Город помнит и царя Петра. Помнит царя-умельца, который сам себе шил сапоги-ботфорты, искусно владел плотницким и столярным инструментом, сам спроектировал корабль на 58 пушек и сам же командовал частью первого флота. И твердыня турок, Азов, пал.
История русского флота начинается с Воронежа. Город помнит Петра. Стоят на часах истории Успенская церковь и колокольня Акатова монастыря — свидетели бурной Петровской эпохи. Стоит и сам Петр Великий.
…А кисея тумана над рекой тает. Очертания луга проступают так, будто появляются острова, но теперь уже на светло-сизоватом фоне. И вот солнце, вполшара, брызнуло лучами на город. Он стоит грудью к солнцу! День начался. Новый день — новые дела, новые думы.
Прошлое надо помнить еще и для того, чтобы думать о будущем. И город помнит.
Ремесленные мастерские.