Вбегает Петя. Тося к нему:
— Петя! Твою контрольную проверила. Что-то она хуже предыдущей.
— Тут дело посерьезней, Таисия Михайловна… Контрольную переделаю… А тут… Дедушка! Как цари писали манифесты?
— А на кой ляд они тебе сдались — цари?
— Для истории, дедушка…
— Ну, для истории — валяй… Значит, так… Погоди, вспомню… Значит, так. «Богом данной мне властью… Мы». Не я, а мы… Чуешь — «мы».
— Чую.
— «Мы, царь польскай и князь финляндскай и проча, и проча, и проча».
— А не писали: «И тому подобно?»
— Нет, не писали. Писали — «и проча».
Петя уже выбегает из хаты, но за ним выбегает и Тося:
— Петя, скажи, что затеял?.. Я о чем-то догадываюсь!
Петя шепчет Тосе на ухо, оглядываясь по сторонам. Тося сначала серьезна, потом смеется все больше и больше, до слез. Петя убегает и на бегу кричит Тосе:
— Заседание правления и сегодня будет!
Комната Шурова. Шуров один. На листе бумаги:
«Секретарю райкома партии товарищу Попову И. И.
От члена партии Шурова П. К.
Заявление…»
Входит Катков. Он стал у притолоки и смотрит на Шурова. Шуров пишет, не замечая вошедшего. Катков тихо говорит:
— Петр Кузьмич! Опять заседание правления.
— Опять? — спрашивает Шуров.
— Пропали не спавши! Кружится голова… Одному сторожу Евсеичу только и покой ночью, не трогает пока.
— Что ж, надо идти… Там глаз да глаз нужен…
— Ну, пойдем.
Шуров собирает бумаги со стола и спрашивает:
— Решение парторганизации не отсылал в райком?
— Нет еще.
— Тогда возьми и мое заявление и вместе отошли. Дальше мы терпеть Самоварова не можем.
Катков запечатывает конверт, куда предварительно положил и заявление Шурова.
— С надежным человеком надо послать, — говорит он.
— Евсеичу отдай сегодня, а утречком отвезет с попутной машиной… Ну, пошли на ночное бденье…
Улица вечером. Шуров и Катков идут молча: каждый думает. Так идут люди, у которых многое переговорено, которые понимают друг друга с полуслова.
У палисадника стоят Тося и Алеша. Алеша, волнуясь, говорит:
— Тося! — В его дальнейшей прерывающейся речи слышится и горячая любовь, и грусть, и в одно и то же время чувство достоинства человека большой души. — Для меня Петр Кузьмич — больше чем родной брат… Даже помог мне заочно кончить техникум… И я знаю, вы его любите. Как Же мне быть?! Я — уеду отсюда. — И Алеша смотрит на Тосю вопросительно, поняла ли она? Те ли слова он сказал? И вдруг безнадежно говорит: — Не поймете…
— Алешенька! Какой же вы…
— Тося! — благодарно восклицает Алеша, не отрывая от нее глаз.
Последние слова Тоси слышат Шуров и Катков.
— Обойдем их, Петр Кузьмич, — говорит Катков.
— Обойдем, — как эхо, отзывается тот.
Тося видит отходящих Петра Кузьмича и Каткова. Дальнейшего разговора Тоси и Алеши Шуров и Катков не слышат.
— Алеша! Не быть мне с Петром Кузьмичом — не любит он меня, — говорит Тося.
Идут Шуров и Катков.
— Э-э, Петр Кузьмич! — говорит Катков.
Шуров идет молча. Он смотрит вперед. Катков положил ему руку на плечо и продолжает:
— А ну, постой. — Они остановились. — Любишь?
Шуров не отвечает.
— Любишь? — повторяет Катков..
Шуров смотрит вперед неподвижно и отвечает Каткову:
— Нет.
— Не верю. Промолчал — не верю.
— Слушай, Митрофан. — Шуров волнуется внутренне, но говорит тихо, сдержанно, душевно. Он взял Каткова за пуговицу, теребит ее. — Как быть? Они любят друг друга… И я… Мне… Ведь Алешу я воспитал: он мне как родной.
— Понимаю: Алеша… Трудно, Петр?
— Трудно, — почти неслышно отвечает Петр Кузьмич.
Слышен звонок в правлении.
— Пойдем, Митрофан, уже начинается…
Звук звонка продолжается. Комната правления колхоза. Самоваров звонит. Стоят скамейки в несколько рядов. Стол накрыт красным. Графин с водой. Самоваров выкладывает заявления из карманов и даже из фуражки и говорит:
— Заявлений накопилось… Тому дай, того отвези, того привези. Вот еще… одно…
Херувимов сидит сбоку стола, принимает от Самоварова заявления и, разглаживая их, складывает в стопку. Люди входят, но избегают садиться на скамейки, а больше — вдоль стен на корточки, на окна. Здесь уже Терентий Петрович, Петя, Домна, Игнат Ушкин, пожилые люди и старики…
— Кажись, все целы, — говорит Самоваров. Обводит взглядом присутствующих, берет колокольчик и оглушительно звонит, хотя разговор совсем тихий.