23 мая 1854 года: «Сегодня Н.П. Киреевская прислала с подводой 315 книг св[ятого] Исаака Сирина, из которых Батюшка оставил себе 154, остальные отдал о[тцу] архимандриту, и все будут разосланы и розданы безденежно».
При такой щедрости неудивительна и следующая запись.
Февраль 1855 года: «В этом месяце получена из цензуры и начато печатание рукописи русского перевода книги св[ятых] Варсоно–фия и Иоанна. Для этого издания к оставшимся у Н.П. Киреевской от продажи наших изданий 100 руб[лей] сер[ебром] Батюшка занял 200 р[ублей] сер[ебром]… и почти столько же собралось от доброхотных дателей».
А вот запись другого рода.
Июнь 1854 года: «Н.П. Киреевская доставила полученное ею от Ф.А. Голубинского оглавление бесед блаженнейшего Григория Па–ламы, для выбора из оных, по мнению Батюшки, лучших, к напечатанию от нас или от Академии. Кроме 10 бесед, исправленных и напечатанных в 1785 г. в Москве… Батюшка отложил несколько бесед, включив замеченные И.В. Киреевским, самим Ф.А. Голу–бинским и переведенные старцем Паисием, так что всего набралось 30 бесед. Н[аталья] П[етровна] предполагает просить Ф.А. Голубинского, чтобы он поручил перевести их… а когда будут переведены, тогда легче будет согласить Владыку напечатать их… Батюшка согласился и благословил Н.П. содействовать сему делу»[767].
Эта запись важна свидетельством большого значения, которое придавал отец Макарий участию И. В. Киреевского в деле перевода книг для издательства. Напечатанные уже письма Киреевского к отцу Макарию дают много доказательств не только переводческого, но и чисто редакционного его участия в этом деле. В письме 1952 года в связи с переводом оптинским на русский язык Исаака Сирина он пишет: «Мне кажется, во всех тех местах, где Вы отступаете от перевода лаврского, Вы совершенно правы, и смысл у Вас вернее. Но, несмотря на это, мне кажется, что перевод Паисия все еще остается превосходнее». Далее идет несколько доказательств. Из того же письма видно, что старец прямо спрашивал совета у Киреевского по поводу темных мест переводов: «Что же касается до того, что Вы изволите писать мне, чтобы я вник и уразумел и сказал Вам свое мнение (!) о той не совсем понятной материи, которая заключается между 16–й и 20–й строками 28–го листа на обороте, то это приказание Ваше… потому показалось мне поразительным, что в самом деле Бог устроил так, что я могу Вам сообщить на это ответ. Ибо тому 16 лет, когда я в первый раз читал Исаака Сирина, Богу угодно было, чтобы я именно об этом месте просил объяснения у покойного отца Филарета Новоспасского, который сказал мне, что это место толкуется так, что под словами «главо и основание всей твари» понимается Михаил Архангел».
Для биографии Киреевского важен и этот факт, что уже в 1836 году он читал Исаака Сирина. По поводу издания Максима Исповедника он пишет старцу в 1853 году: «Голубинский сделал некоторые прибавления и, кажется, напрасно… Вставку (его. — С. Ф.) я взял на себя смелость вычеркнуть, потому что мне кажется, что она может навести на ложное понимание. Голубинский взял ее из рукописи латинской… Для чего же из этих латинских изданий брать речения, которых нет в переводе Паисия… Державши корректуру, я думал, что мы не имеем права приписывать Паисию то, что он не писал и что сомнительно даже, написал ли бы он… ибо латинские монахи в таких случаях не знают совести… Основываясь на этом… я вычеркнул слова, прибавленные Голубинским»[768].
Из других его писем к отцу Макарию видно, что, если старец и не всегда одобрял редакционные решения Ивана Васильевича, они всегда делались по прямому указанию отца Макария. «Осмеливаюсь же я говорить свои замечания, — пишет ему Киреевский, — вследствие вашего приказания»[769].
Киреевский, как христианский философ, обращал внимание особенно на установление аскетической терминологии, философско–аскетического языка. Но не только это его заботило. Вот, например, в письме от 22 марта 1855 года (примерно за год до смерти) он пишет отцу Макарию, что в предметном указателе к книге Вар–сонофия Великого нет указания на непрестанную молитву Иисусову, и тут же приводит много мест из книги, которые должны быть внесены в эту строку указателя. Этот вопрос, как он пишет, беспокоит его потому, что некоторые католические богословы отрицают древность Иисусовой молитвы[770].
Профессор Московской духовной академии Голубинский был не только цензором, но и соучастником переводческой работы. Ф.К. Андреев пишет, что Киреевскому Московская академия «уделила много своих рабочих часов. Мы имеем в виду всю ту деятельность Киреевского по переводу святых отцов… которую он вел при Оптиной пустыни и в которой ближайшей помощницей его и порой даже просто работницей была наша академия, главным образом, в лице все того же незабвенного Ф.А. Голубинского»[771]. Кроме Голу–бинского, Андреев указывает еще на имена: архимандрита Леонида, инспектора академии архимандрита Сергия (Ляпидевского; с 1857 г. ректор) и Т.И. Филиппова, — как лиц, потрудившихся для оптинских переводов.