Миссис Чивли. Вашего дома! Дома, купленного ценой бесчестья. Дома, в котором все оплачено деньгами, полученными за низость. (Оборачивается и видит сэра Роберта Чилтерна.) Спросите у него, откуда все это богатство! Пусть сам вам расскажет, как продал правительственный секрет биржевому спекулянту. Узнайте от него, чему вы обязаны своим положением!
Леди Чилтерн. Это неправда! Скажи, Роберт, что это неправда!
Миссис Чивли (указывает на него пальцем). Посмотрите на него! Почему же он не отрицает, а? Да потому, что не смеет!
Сэр Роберт Чилтерн. Уходите. Убирайтесь сейчас же. Вы уже сделали все что могли.
Миссис Чивли. Все? Ну нет, я еще не закончила с вами. Ни с вами, ни с ней. Даю вам обоим срок до завтра. Если до завтра, до двенадцати часов дня, не будет сделано то, что я велела вам сделать, весь мир узнает правду о карьере Роберта Чилтерна.
Сэр Роберт Чилтерн звонит. Входит Мейсон.
Сэр Роберт Чилтерн. Проводите миссис Чивли.
Миссис Чивли вздрагивает, как от удара. Затем с преувеличенной вежливостью кланяется леди Чилтерн; та не отвечает на поклон. Проходя мимо сэра Роберта Чилтерна, который стоит ближе к двери, миссис Чивли на мгновение останавливается и смотрит ему прямо в лицо. Затем выходит. Слуга следует за ней и притворяет за собой дверь. Супруги остаются одни. Леди Чилтерн стоит в оцепенении. Потом оборачивается и смотрит на мужа каким-то странным, отчужденным взглядом, словно видит его впервые.
Леди Чилтерн. Значит, ты за деньги продал государственную тайну? Начал свою карьеру с обмана? Построил ее на бесчестии? О, скажи, что это неправда! Солги мне! Умоляю тебя, солги! Скажи, что это неправда!
Сэр Роберт Чилтерн. Это правда. Увы, эта женщина сказала правду. Но, Гертруда, выслушай меня! Ты не знаешь, как трудно было устоять перед искушением… Позволь мне все тебе рассказать! (Приближается к ней.)
Леди Чилтерн. Не подходи ко мне. Не трогай меня. Ты вымарал меня в грязи. Все эти годы ты носил маску. Лживую, размалеванную маску! Ты продался за деньги. Вор, обыкновенный вор — и тот лучше тебя! Ты продал себя тому, кто дал больше. Тебя купили с аукциона. Ты лгал всему миру. А вот мне ты не хочешь солгать!..
Сэр Роберт Чилтерн (бросаясь к ней). Гертруда! Гертруда!
Леди Чилтерн (отстраняет его протянутыми вперед руками). Не говори… не говори ничего. Я не могу слышать твой голос… он пробуждает во мне воспоминания… ужасные воспоминания… обо всем том, за что я тебя любила… обо всем том, что ты мне говорил… Я не хочу помнить об этом, теперь все это… отвратительно мне. А как я тебя любила! Я молилась на тебя! Ты был для меня чем-то возвышенным, ты был вне повседневной жизни — чем-то чистым, благородным, порядочным, без единого пятнышка. Я верила — мир стал лучше оттого, что ты в нем живешь, верила, что добродетель не пустое слово, потому что ты есть на свете. А теперь… Подумать только, кого я избрала своим идеалом! Идеалом всей моей жизни!
Сэр Роберт Чилтерн. В этом и заключается твоя ошибка, твое заблуждение! И это типично для всех без исключения женщин. Почему вы, женщины, не можете любить нас такими, какие мы есть, со всеми нашими недостатками? Зачем вы ставите нас на пьедестал? Мы все одним миром мазаны — как женщины, так и мужчины; но мужчина любит женщину, зная все ее слабости, все ее причуды и несовершенства, — и, может быть, за них-то он ее больше всего и любит. И это правильно. Потому что не тот нуждается в любви, кто силен, а тот, кто слаб. И именно тогда, когда мы раним себя или другие нас ранят, — тогда должна прийти любовь и исцелить наши раны. А иначе зачем вообще нужна любовь? Истинная любовь прощает все прегрешения, кроме прегрешений против самой любви. Она освящает любую жизнь, кроме жизни без любви. Такова любовь мужчины. Она шире, добрее, человечнее, чем любовь женщины. Вы думаете, что делаете из нас идеал. А вы только творите себе ложные кумиры. Ты тоже сотворила из меня ложный кумир. А у меня недоставало мужества сойти с пьедестала вниз, показать тебе свои раны, признаться в своих слабостях, потому что я боялся потерять твою любовь, которую все равно теперь потерял. В итоге ты разбила мне жизнь. Да, разбила, и не далее как вчера! То, чего потребовала эта женщина, — пустяки по сравнению с тем, что она предложила взамен. Она предложила мне безопасность, спокойствие, жизнь без страха. Когда передо мной внезапно предстал грех моих юных лет, — грех, который я считал похороненным, такой грязный, такой омерзительный, и схватил меня за горло, именно тогда мне представилась уникальная возможность покончить с ним навсегда, загнать обратно в могилу, изгладить самую память о нем, сжечь единственное свидетельство против меня. Но ты мне помешала это сделать. Ты, и никто другой. И теперь у меня нет ничего впереди — только публичный позор, гибель всех моих ожиданий, стыд, смех толпы, одинокая жизнь где-нибудь в глуши с вечным клеймом позора и такая же одинокая смерть. Нет уж, пусть лучше женщины не делают из нас идеала! Пусть не воздвигают нам алтарей и не преклоняют перед ними колени! Не то они погубят еще много человеческих жизней, как погубила мою жизнь ты, Гертруда, — ты, которую я так страстно любил! (Уходит.)