Что ж меня не воля злого рока, А рука, возникшая из мглы, В пасть громокипящего потока Спящего толкает со скалы?
И в родном краю, где о вершину Громко точит молнии гроза, Из укрытья мне стреляет в спину Недруг, улыбавшийся в глаза?
Посреди улыбок и ухмылок Черные завистники не раз Выстрелами меткими в затылок Без опаски убивали нас.
Знаю, что недоброе заглазно Скажут обо мне еще и впредь. Близ приманки, что полна соблазна, Пусть охотник расставляет сеть.
Не к лицу мне ловчего повадки, Я готов с противником вдвоем С глазу на глаз лишь в открытой схватке Как бугай сходиться с бугаем.
Я трижды плакал в мире этом, Ио не клонился долу взор. Стояли, залитые светом, В моих слезах вершины гор.
И, верный дедовским заветам, Мне у седых аульских скал Сказал отец, что был поэтом: «Ты чувство доброе познал!»
Был трижды ранен я, и ныла В тех ранах боль родной земли. И цвета ягоды кизила Из сердца капельки текли.
Но доносилось сквозь туманы: «Знай: победитель испокон Быстрей залечивает раны, Чем тот, кто в схватке побежден».
Из песен, созданных за годы, Есть три заветных у меня О родине, без чьей свободы Себя не мыслил я ни дня.
Ее лишь звездам и рассветам Молюсь с надеждой вновь и вновь. И слышу голос я при этом: «Святую ты постиг любовь».
Я, в кузне века закаленный, Колени трижды преклонял. Солдат коленопреклоненный, Я стяг багряный целовал.
И прошлого метались тени, И был решетчат их излом, Но слышал я: «Склоняй колени, Мой сын, и впредь не перед злом!»
РОЖДЕНИЕ ПЕСНИ
Мураду Кажлаеву
Строка без музыки – бескрыла, Ты удружи мне, удружи И все, что в слове сердцу мило, На музыку переложи.
Сложи напев, что лих и буен, Чья власть сердечная нежна. Пусть горы бьют в луну, как в бубен, И бубен блещет, как луна.
Слова и звездны и туманны, Ты честь в горах им окажи: На африканские тамтамы И на свирели положи.
Ты сделай струнами потоки И сочини такой напев, Чтобы к щекам прильнули щеки, Сливались губы, захмелев.
И сладко головы кружились У обольстительных тихонь. И, взбив папаху, акушинец Кидался в танец, как в огонь.
Не забывая слез соленых, Ты радость людям приноси И на полях любви сраженных Благослови и воскреси.
Когда вокруг богуют звуки И познается вышина, Ко мне протягивает руки Земная женщина одна.
Возьми слова мои, и если В них землю с небом породнишь, Они, пожалуй, станут песней, Взлетев как птицы с горских крыш.
ГРАНИЦА
Когда я был проездом в Лиссабоне, Таможенники, вежливость храня, За словом недозволенным в погоне, Тетрадь стихов изъяли у меня.
И, может быть, поныне изучают Там строки на аварском языке, Которые опасность излучают От горного аула вдалеке.
Да помоги им бог! А я гордиться Таким вниманьем пристальным могу. Мне издавна незримая граница На каждом открывается шагу.
Не вдоль отдельной речки иль поляны Идет ее суровая черта, Где смотрят в души, а не в чемоданы, Читают мысли, а не паспорта.
Она врасплох двуликого застала, Два мненья разделила за столом. И неподкупной совести застава Стоит на ней между добром и злом.
К подножью гор упали две шинели, Мне Лермонтов с Мартыновым видны, Барьерною границею дуэли Пред вечностью они разделены.
И чаянья бездарности сгорели, Рубеж – как неприступный перевал. Вот чокается с Моцартом Сальери, Но не звенит завистника бокал.
Людского духа беспокойны царства, И сколько их к согласью ни зови, Живучий Яго – подданный коварства – Не превратится в рыцаря любви.
Но, правда, в жизни случаи бывали: Все за собой сжигая корабли, Те к радости моей, а те к печали Границу роковую перешли.
Не склонна совесть ни к каким уступкам, И, находясь в дозорной вышине, Она определяет по поступкам, Кто на какой сегодня стороне.
Покарай меня, край мой нагорный, За измену твоей высоте. Верил я в чей-то вымысел вздорный И разменивал жизнь в суете.
И, кидаясь в никчемные споры, У отцов словоблудья в чести, Забывал, что походят на горы Те, кого и годам не снести.
Лег на совести отблеск заката За поступок, что был не к лицу: Разыграв из себя дипломата, Подал руку я раз подлецу.
Словно с горским обычаем в ссоре, В дни иные, ленивцу под стать, Умудрялся я ранние зори В сновидениях поздних встречать.
Острожным бывал и несмелым. Обрывал не по воле строку. И пришлось на меня виноделам Поработать на этом веку.
Как в преддверии праздника снова Мальчик сладостной ждет пахлавы, Так, сластена печатного слова, Вожделенно я ждал похвалы.
В окружении пеших и конных Был на розовый цвет нескупой, А униженных и оскорбленных Я не видел, как будто слепой.
Покарай меня, край мой нагорный, Будь со мной за грехи мои строг И на старенькой лодке моторной На безлюдный свези островок.
Так ссылала седая Эллада За грехи стихотворцев своих. Отлучи от привычного склада Повседневных сумятиц земных.
Ни хулы пусть не будет, ни лести, Ты от жизни моей отруби Кабинет с телефонами вместе И машину с шофером Наби.
Отбери мне ненужные вещи: Микрофон, что глядит прямо в рот, Репродуктор, что голосом вещим Круглосуточно что-то речет.
Повели, мой владыка нагорный, Ты к природе приблизиться мне, С нею, дикой и нерукотворной, Ты оставь меня наедине.
Пусть вокруг темноликие кряжи, Слыша волн набегающих гул, Как бессменные, вечные стражи, Неподкупный несут караул.
Дай мне только перо и бумагу И над словом пророческим власть. Я на бурку косматую лягу, И вздохну, и задумаюсь всласть.
Поступи, как седая Эллада, И луну засвети в вышине, Чтоб она, как ночная лампада, Свет волшебный дарила бы мне.
И позволь, повелитель нагорный, Чтоб из множества женщин – одна, Вновь загадочной став и покорной, Приплывала ко мне дотемна.
И, отмеченный милостью божью, Как штрафник, обеленный в бою, Возвратясь, к твоему я подножью Положу «Одиссею» свою.
О ВОРАХ
Что плохо кладут, Воры крадут.
Ох, и охочи На это они В черные ночи И в белые дни.
Помалу, помногу Воруют вокруг: То заднюю ногу, То целый курдюк.
Один украдет – На себе отнесет. Другой украдет – На арбе отвезет.
Своруют одни – И не воры они. Другим никогда Не избегнуть суда.
Сорока-воровка Кашу варила, И, действуя ловко, Она говорила:
«Десять старательных Было молодчиков. Два указательных – В роли наводчиков. Средние – крали, Большие – съедали, В свидетели Два безымянных попали. Но дали не этому И не тому. Оба мизинчика Сели в тюрьму».
Что плохо кладут, Воры крадут.
Воруют на пару И в одиночку. То стащат отару, То чью-нибудь строчку.
Воруя, наелись И напились. Воруя, оделись И вознеслись.
Воруя, наглели, Воруя, божились, В чужие постели С чужими ложились.
Сорока-воровка Кашу варила, И, действуя ловко, Она говорила:
«Десять старательных Было молодчиков. Два указательных – В роли наводчиков. Средние – крали, Большие – съедали, В свидетели Два безымянных попали. Но дали не этому И не тому. Оба мизинчика Сели в тюрьму».
Гора на горе, Вор на воре.
Лисица-плутовка У многих в чести. Главное – ловко Следы замести.
Есть разные воры В любой из сторон. Иным, что матёры, Закон – не закон.
Угонит овец, Говорят: «Удалец!» А спер петуха – Не прощают греха.
Сорока-воровка Кашу варила, И, действуя ловко, Она говорила:
«Десять старательных Было молодчиков. Два указательных – В роли наводчиков. Средние – крали, Большие – съедали, В свидетели Два безымянных попали. Но дали не этому И не тому. Оба мизинчика Сели в тюрьму».
ПРОЩАЙ, ЗИМА!
Весна идет, как поезд с юга, По рельсам солнечных лучей. И ты, низвергнутая вьюга, Беги, сокройся от очей.