О нет, ей не щеки твои пропитые, Не бас твой, осипший от громких речей, – Мерещатся кудри твои смоляные, Твой голос, журчащий, как звонкий ручей.
Ты видишься ей беззащитный, неловкий… Вот в сакле холодной при сальной свече Ты в грудь ей уперся кудрявой головкой, И ручка твоя у нее на плече.
Минули не месяцы – десятилетье. Снег таял в горах, Утекала вода. И «мать» – это слово порою в анкете, Чтоб тут же забыть, ты писал иногда.
Глядит на дорогу горянка седая, Конец головного платка теребя… Десятую зиму она ожидает, Десятое лето цветы собирает, Чтоб горными маками встретить тебя.
Но ты ни зимою, ни летом не едешь, И нет от тебя долгожданных вестей. Старик письмоносец стучится к соседям, Смущенно пройдя мимо сакли твоей.
Старик письмоносец обходит селенье, Приносит он в сумке другим матерям Слова, возвращающие на мгновенье Угасшее зренье ослабшим глазам.
Послушай, мой сверстник, Земляк неудачный, Ты трезвым не помнишь, хоть вспомни спьяна: В селении старая женщина плачет Слезами, что крепче и горше вина.
Ты тратишь свое красноречие даром, Дружкам по пирушкам оно ни к чему. И слово твое, кроме матери старой, Не нужно, коль правду сказать, никому.
Не верит она, что у сына родного Не сердце, а камень, замшелый, сырой, Но камни, когда обращают к ним слово, И те откликаются эхом порой.
Мне кажется, тот, чья душа очерствела, Кто детство забыл и родимую мать, Продаст не задорого друга и дело, Тот с легкостью родину может предать.
БЫВШЕМУ ДРУГУ
1
Противны мне люди с повадкою лисьей. Сказать откровенно, я очень устал От их удивительно правильных мыслей И прорепетированных похвал.
Был друг у меня. Я любил его, верил, Считал его чуть ли не братом родным. Пред ним раскрывал я приветливо двери, Я сердце свое раскрывал перед ним.
Каким простодушным я был вначале, Как было доверчиво сердце мое. Я говорил о своей печали Тому, кто был причиной ее.
Он восклицал: «Я долго не спал, А уснул и увидел тебя в сновиденье!» Я не думал, что лгал он, а он и не лгал: Он полночи писал на меня заявленье.
Я ему говорил о своих врагах, А он их другом был мне на горе, Я ему говорил о своих друзьях, А он мечтал меня с ними поссорить.
И делал это спокойно, без шума, Неуловимый и скользкий, как ртуть. А я до сих пор не могу придумать, Как мне уваженье друзей вернуть.
Я не знал, что речи друга фальшивы, Я шел и верил ему, любя, А теперь стою на краю обрыва, Кляну его и ругаю себя.
И правда, когда замыкается круг, Прозревает слепец, трезвеет мечтатель… Был друг у меня, и умер мой друг, Живет на земле мой враг, мой предатель.
2
Наивное сердце мое, почему Ты так доверчиво? Ты готово Открыться пред тем, поверить тому, Кто согреет тебя ласковым словом.
…Он называл меня другом заветным, И ты тянулось к нему, к врагу. Я не видел лжи, что была заметна, Как черная палка на белом снегу.
Порой мне казалось сладким питье, В котором было яду немало. Я, не чувствуя, брался за острие, Считая его рукояткой кинжала.
Глупец, я в зле не чувствовал зла, Хотя распознать его было просто. Похвалой мне казалась его похвала, Я верил в рукопожатья и тосты.
Я весел, если чему-нибудь рад. Я угрюм, если чем-нибудь озабочен, А он – актер, у него смеющийся взгляд, А в сердце злоба клокочет.
Он ставил капкан мне и был готов Вести меня, усыпляя сомненья, С улыбкой во все тридцать с лишним зубов За минуту до моего паденья.
Он говорил мне про Гейне и Блока, Иным восхищаясь, иное кляня, Он глядел на меня немигающим оком, Он знал мой характер лучше меня.
3
Я не умру от твоего обмана. Был друг – и нет… Утешусь. Не беда. Но у меня осталась в сердце рана, И я боюсь – осталась навсегда.
Тяжелый груз взвалил ты мне на плечи, Я старше и угрюмее теперь, И кто б с улыбкою ни шел навстречу: «Не ты ли в нем?» – я думаю теперь.
Ты мир мой не замазал черной краской, В моей груди не погасил огня, Но, научив глядеть на все с опаской, Ты сделал недоверчивым меня.
Я разорву страницы писем гладких, Я позабуду дни разлук и встреч. И лишь портрет, где ты с улыбкой сладкой, До самой смерти буду я беречь.
И пусть всегда он будет мне укором. Пусть он стоит (спасибо за урок), Как черный придорожный столб, который Нам говорит о трудности дорог.
Отец мой знал забавные примеры Того, как достается простакам. О бдительности пел он пионерам, И у костров о ней читали нам.
Усвоил я немало мудрых правил Из слов друзей, учителей, отца, Но нынче ты меня понять заставил Все то, что не постиг я до конца.
ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, МОЙ МАЛЕНЬКИЙ НАРОД
Умеешь ты печаль сурово Встречать без слез, без суеты. И без веселья показного Умеешь радоваться ты.
И не твои ль напевы схожи С полетом медленным орла, А пляски – с всадником, чья лошадь Летит, забыв про удила.
Характер гордый твой не стерся, И в речи образность живет. О, как люблю я сердцем горца Тебя, мой маленький народ!
В теснине горной, где повита Туманом кряжистая цепь, Душа твоя всегда открыта И широка всегда, как степь.
Живешь, с соседями не ссорясь, Ты, сняв свой дедовский кинжал, И я уже не темный горец, И ты иным сегодня стал.
У ног твоих гремят составы, С плеча взлетает самолет. Люблю, как сын большой державы, Тебя, мой маленький народ!
СТИХИ О ВЕСНЕ
1. В ВАГОНЕ
Белесыми тучами, сизыми долами На юг провожала равнина меня. И дрались вороны над рощами голыми, И реки дремали, безмолвье храня.
Березы, забыв о веселых поклонниках, Казалось, Ко мне обращались с мольбой: «Взгляни, как продрогли мы в платьицах тоненьких. Ты едешь к теплу, захвати нас с собой».
Буфетчица в шубке и белом переднике Спешила дорожную снедь разнести. А между вагонами, как безбилетники, Попутные ветры шептались в пути.
Хоть сутки уж едем – с теплом невезение: Посмотришь в окно – не отстала зима. Но вот просыпаюсь – и солнце весеннее Сверкает вдали над вершиной холма.
И пусть еще должен был ехать изрядно я, Но мне показалось, лишь глянул в окно, Что вижу тебя я, моя ненаглядная… О, как мы с тобой не видались давно!
Вчера еще крышу снежинки царапали, На санках мальчишки катались с горы, А нынче озимые видятся на поле, Слетаются птицы весенней поры.
И малые речки большими вдруг сделались, И утки заполнили каждый ставок, И окна открыть пассажиры осмелились, Хоть был проводник несговорчив и строг.
Наш поезд дорогой летел магистральною. И, видя вдали очертанье хребтов, Я знал, что уже на платформу вокзальную Ты вышла с букетом из первых цветов.
2. НА БУЛЬВАРЕ
Похож бульвар на майское кочевье: Здесь ручеек лепечет, как дитя, В ладонях новорожденных деревья Пригрели капли первого дождя.
А на скамье два старца, отдыхая, Сидят с утра. Их радость чуть грустна. «Вот и весна», – сказал один, вздыхая. Второй о чем-то вспомнил: «Да, весна».
Бросает взгляд мой сверстник не без ласки На тоненькую юную жену: Вдвоем везут наследника в коляске, Встречающего первую весну.
Над мальчуганом щебет хлопотливый, Дождинки и небес голубизна. «Вот и весна», – вздохнул отец счастливый. Мать нежно улыбнулась: «Да, весна!»
Склонились две студентки над тетрадкой, Но нелегко им заниматься тут: То глянут на прохожего украдкой, То вдруг шептаться весело начнут.
За это им, наверное, придется Ночь над конспектом провести без сна. «Вот и весна!» – одна из них смеется, Вторая лишь вздыхает: «Да, весна!»
А в поздний час между деревьев сонных Я шел и думал с нежностью земной: «Как много в нашем городе влюбленных – Скамейки нет свободной ни одной!»
Какой-то парень, словно мне на зависть, С девчонкой целовался… Ночь. Луна. «Вот и весна», – вздохнул я, улыбаясь, И отозвалось сердце: «Да, весна!»