Много их, почувствовавших власть, Тех, что в наглости трусливо грубой Хищнику, утратившему зубы, – Руки льву суют отважно в пасть.
Так вот и случается оно: Нет боеприпасов – нет вопросов: И едва ль не каждый здесь – Матросов, Только пулемет заглох давно…
О друзья! Под широтой небес Сколько воробьев средь нас, поэтов… Где орлы, стремящиеся к свету Ветру встречному наперерез?!
Знайте, рыба ценная плывет Не в потоке, а борясь с теченьем! Повторяю это со значеньем: Кто понятлив, думаю – поймет.
Ну а те, кого пленяет власть, Кто стремится к власти тихой сапой, Помните, у льва остались лапы: Стоит ли к нему – руками в пасть?
Ты – двойственна. В тебе две тайны. Но безоглядно все терпя, С тобой не спорю не случайно – Куда я денусь без тебя?
В тебе – два лика, две натуры, И я с обеими в ладу: Ведь коль с одной поссорюсь сдуру, – В другой – поддержки не найду.
В тебе Восток и Запад слиты, Соединились навсегда Святые башни, стены, плиты… А я мечусь туда-сюда.
Взгляну на Запад – вмиг осудит Меня Восток, непримирим, И долго, долго помнить будет Мои огрехи перед ним…
Ты – двойственна: зима и лето В тебе… «Не по душе зима? Что ж, в Африку беги!..» – советы Мне с легкостью даешь сама.
Нет, в Африку не собираюсь – Люблю в горах я снег седой… Будь в двух обличьях!.. Постараюсь Я быть в одном: самим собой.
ПРОРОКИ
Есть в моем отечестве пророки, Доводилось их встречать и мне, Где громокипящие потоки Рождены в безмолвной вышине.
И под силу им на годекане, Не из книг ученых исходя, Предсказать событие заране, Словно зарождение дождя.
И они, как древние пророки, Пашут землю и пасут стада И порою складывают строки, По которым движется звезда.
Брать уроки мне у них не ново. И в соседстве соплеменных гор Осаждаю собственное слово Перед словом их я до сих пор.
САН-МАРИНО
Угодив в объятья горных склонов, Где полно лазури и кармина, Я дорогой римских легионов Прибыл в государство Сан-Марино.
На гербе не лев и не волчица, А трех перьев яркое обличье, Из которых каждое годится, Чтоб представить миру Беатриче.
А на пьедесталах – не владыки, Не в лихих доспехах генералы, Матерей божественные лики Здесь вознесены на пьедесталы.
Сан-Марино горная Венера, Что всегда достойна звездной свиты. Двадцать два ее карабинера, Двадцать две высоких синьориты.
Бонапарт, что захватил полмира, Осадив коня у виадука, Сдался в плен при виде Сан-Марино, И Амур сразил его из лука.
Я и сам – поклонник женщин милых, Под сквозным шатром ультрамарина Нынче, очарованный, не в силах Взгляда отвести от Сан-Марино.
Розы расцветают у порогов, Тянет с моря запахом арбузов. Нет ни КГБ здесь, ни налогов, Тюрем и писательских союзов.
И в родных горах, чьи круче скаты, Пожелать имеется причина Всем меня избравшим в депутаты Магазинных полок Сан-Марино.
Дагестан мой, мне сегодня снилось: Что свободно с небом воедино На твоей ладони уместилась Вся страна, чье имя Сан-Марино.
«Великий Боже, окажи мне честь, Скажи, А много ль праведников есть Среди покойных, что погребены В подножье красной стрельчатой стены?»
«И там, – ответ был, – праведники есть, Но можно их по пальцам перечесть». Подумал я: «Покину мир, когда Найду приют на кладбище в Цада.
И праведников круг меня приемлет. И горная гряда, Венчая окоем, Пребудет в изголовий моем».
НЕ УВЯДАЙТЕ, ТРИ ЦВЕТКА
Лежать измучился в постели, А встать с нее – невмочь пока. В палате белой, как в метели, Не увядайте, три цветка.
Мне о любви напоминайте, Как будто о весне зимой. Молю я вас – не увядайте, Возвысьте дух ослабший мой.
Болят исколотые вены, В груди тревога и тоска, Моей любви, надежды, веры, Не увядайте, три цветка.
За окнами плывут, как плыли, По воле ветра облака. И хоть пера держать не в силе, Не увядайте, три цветка.
Три возраста моих со мною, Со мной три дочери мои, Кавказ, повитый вышиною, И неба звездные рои.
В душе живет неодолимо, Связуя дни, года, века, Все то, что свято и любимо… Не увядайте, три цветка.
Наверно, за мои страданья Навеяли вы этот стих. Подайте сердцу упованье, Я не окончил дел земных.
Россия, больно мне, не скрою, Бывает уроженцу гор, Когда чернит тебя порою Разноплеменный оговор.
В жилье иного азиата Погаснет пламя очага, И слышу: ты, мол, виновата, Твои метельные снега.
Меня охватывает горесть, Когда корит тебя со зла Нахальной молодости горец, По пьянке выпав из седла.
Обязан в отческом пределе Еще до первых школьных книг В уста входить нам с колыбели Отца и матери язык.
Но в дружбе клявшийся давно ли, Иной винит тебя, двулик, Что по твоей, Россия, воле Он предал собственный язык.
Хоть вознесла сама на кручи Ты громовержцев молодых, Но всей планеты видят тучи Они лишь в небесах твоих.
Судьбой прекрасна и кромешна, Ты перед нацией любой Была порою небезгрешна, Как небезгрешна пред собой.
Вражда людская будь неладна, И впредь любви связуй нас нить. Махмуду с Пушкиным отрадно Вовеки кунаками быть.
БЫЛИ ЛЮДИ МОЛОДЫЕ
Были люди молодые, Были, были, Да с коней они упали В клубах пыли.
Молодые люди были, Всадники державы, Да с коней они упали В клубах славы.
И когда я вижу скалы В незакатном свете, Предо мною возникают Люди эти.
Были люди молодые, Были, были. Я их глаз от звезд сегодня Отличить не в силе.
В их глаза смотрелось время Горя и отрады, Отражались лики женщин Пламенной плеяды.
Были люди молодые, Были, были. Ах, когда бы их лихую Удаль не забыли.
И со мной они, покуда Сам еще в седле я. С каждым годом, с каждым годом Мне они милее.
Были люди молодые, Не томясь тщеславьем. Всех имен не перечислишь, Нет числа им.
И когда я с ними встречусь, Позабыв тревоги, И меня помянет кто-то На земном пороге.
МОЕМУ УЧИТЕЛЮ ЗАЙИРБЕРГУ АЛИХАНОВУ, СОБРАВШЕМУ СЕМЬ ТЫСЯЧ АВАРСКИХ ПОСЛОВИЦ
Благодарю тебя, мой муаллим , За то, что ты, не ведая гордыни, Пред взором встрепенувшимся моим Сокровища свои являешь ныне.
Богатств я много видел на веку Из янтаря, из серебра, из злата. Я видел табуны, что на скаку Перелетали пропасти крылато.
Но твой табун в отеческих местах Хоть и летуч, но все же не таков он, Не потому ль, что звездами подкован У племени аварцев на устах?..
Благодарю тебя, мой муаллим! В горах забудут подвиг твой едва ли. И нет цены всем скакунам твоим, Где за коня полцарства отдавали.
Желтой степью брел я в неизвестности, Изнывал от жажды и тоски. Были пусты на сто верст в окрестности, Как глаза Гомера, родники.
Вспоминалось мне, как, взяв за правило, Чтобы мог напиться хоть один, Мама летом у дороги ставила С ключевою влагою кувшин.
И о древнем не забыв предании, Как в пустыне путник был спасен, Из «Колодца Жизни» в Иордании Пил я воду, зноем истомлен.
И за раскаленною подковою Горизонта около вершин Видел я с водою родниковою Мамою оставленный кувшин.
МОЛИТВА ЛЮБВИ
Пускай любовь, небес касаясь, Из женщин делает богинь. Пускай горит огню на зависть И сложит песню вновь. Аминь!
Пусть, вознеся нас, заарканит Она, как горная гряда. Пусть взрослой в мыслях юность станет, А старость в чувствах – молода.
Пускай роднит нас с небосклоном, Но из заоблачных пустынь К земным нас возвращает женам В объятья райские. Аминь!
Пускай любовь царит меж нами, Храня от бед, как амулет. Где есть она, – меж племенами И меж людьми раздора нет.
Пусть сквозь сиреневую дымку Прольется свет медовых дынь. И пусть влюбленные в обнимку Уединяются. Аминь!
Пускай, как с первых дней ведется И завещалось неспроста, В любви мужчина не клянется, Клянутся лживые уста.