АХМЕД МУНГИ
Горским златокузнецам Доводилось, говорят, Из аула Кубачи До Парижа доходить.
И одним из мастеров, Кто обрел известность там, Был не кто-нибудь, а сам Ювелир Ахмед Мунги.
Могут златокузнецы Говорить на языке, Что понятен странам всем, Где в прекрасном знают толк.
Переводчиком Мунги, Как поведал он о том, Из московской стали был Ослепительный резец.
И французских модниц смог Покорить Ахмед Мунги, Что съезжалися к нему С золотом и серебром.
И кавказский звездный рой Словно нисходил с небес, Чтоб у модниц воссиять На запястьях и груди.
Но не знала ни одна Из французских щеголих, Что еще поэтом был Ювелир Ахмед Мунги.
Только вдруг затосковал Он от родины вдали. И вернулся в Кубачи Не в карете, а пешком.
Правда, злые языки Утверждали, что помог Трем мужьям в Париже он Сделать стройных сыновей.
Знали цену в Кубачах Прирожденным мастерам, Но Ахмед Мунги меж них Как поэт еще прослыл.
Говорят, однажды им На турнире побежден Был Омарла Батырай – Стихотворцев падишах.
И вознес он до небес Кубачинцев мастерство, Рассказав о золотом Ухе в золотых стихах.
Ну, а дело было так: Битву проиграл наиб, На позор ему отсек Ухо правое Шамиль.
«Искупить хочу вину, Дай отряд!» – сказал наиб. Вскоре о победе весть Шамилю привез гонец.
И тогда Шамиль велел, Как рассказано Мунги, Золотое ухо в срок Кубачинцам сотворить.
Золотое ухо он В дар наибу преподнес, «Чтобы слава приросла К одноухому навек».
Я стихи пересказал, Что сложил Ахмед Мунги. И познали бы восторг Вы, прочтя оригинал.
ЭТО ДЕЛО МОЛОДОЕ…
День ли, ночь ли…
Сквозь опаловую дымку Неспроста я видеть рад, Что влюбленные в обнимку Под окном моим стоят.
Посмотрел на них с укором Кто-то в этот час благой, Но прильнул завидным взором В одночасье к ним другой.
Но обнявшиеся двое Ото всех отрешены. Есть ли в мире слаще доля, Явь, что все затмила сны?
Небо, синью налитое, Ниспошли им благодать. Это дело молодое, Сам хотел бы так стоять.
Звезд мерцающая ясность, От влюбленных – тень одна. И нужна любви не гласность, Страсть взаимная нужна.
И покуда славить слитно Будут жизнь она и он, Будет здравствовать нескрытно Под луною связь времен.
И стоят в обнимку двое Возле моего окна. Это – дело молодое, Вечность в нем заключена.
Дети ангелам подобны, Но что ждет их, если мы Сами в душах не способны Избежать исчадья тьмы?
Нет доверчивей их взгляда, Нет честней, чем их уста. И за все людские чада Я тревожусь неспроста.
Вы над ними не затмите Света праведной звезды, Вы своей в них не вложите Ненависти и вражды.
Вы детей не погубите Вашей страстью роковой, Их никак не научите, Кто есть нации какой?
Пусть ласкают слух и впредь им Все людские имена. Вы в наследство дайте детям Дружелюбья времена.
Грешные перед столетьем, Чувства добрые одни Завещайте вашим детям, Чтоб простили вас они.
ЗАХОДЯЩЕЕ СОЛНЦЕ
Даль лиловеет вечерней порой, С небом простившись, дневное светило, Кузни аульской напомнив горнило, Рдея, садится за темной горой.
Окна закрыли. На уровнях двух В комнатах песня звучит и молебен. И отдает, запрокинувши гребень, Честь заходящему солнцу петух.
Солнце садится, и видится мне Отсвет закатный, подобный кизилу, И никому среди гор не под силу Солнце догнать и на белом коне.
Волны потока Восточной горы, Лбы поднимая на ложе высоком, Снова роднятся с кизиловым соком Волею завечеревшей поры.
Звездно число надмогильных камней, Но, представая небесному взору, Не торопись ты за черную гору, Солнце закатное жизни моей.
ГРУЗИИ
На тебя сквозь радость я и слезы Нагляжусь ли? Милость прояви: Пусть на грудь твои мне лягут лозы, Грузия – страна моей любви.
Пушкина и Лермонтова тени Обрели здесь царственную власть. И всегда я счастлив на колени Пред тобою, Грузия, упасть.
Ты прости мне молодую смелость, Что когда-то прибыл, как поэт, В твой предел я, Грузия, где пелось Истинное слово с древних лет.
Над Курой идя по скальной грани, Мог я сдвинуть к своему стыду, Если бы великий Чиковани Мне не подал руку на ходу.
Приезжал я гостем к Леонидзе, К Маргиани… Только вспомню их, Слезы сами начинают литься И с небес звучит грузинский стих.
Ночь была. Я шел, понять не в силе, Отчего как будто ночи нет? И сказал Иосиф Нонешвили: «Это нам Медея дарит свет» .
Как бы жизнь надежды ни ломала, Я в твою отправлюсь высоту, И меня Григол пусть и Ламара Встретят снова в аэропорту.
Чаровница и стихов и прозы, Чтобы смог свободно я вздохнуть, Ты свои божественные лозы Положи мне, Грузия, на грудь.
Лечу по небу. Кто ответит мне, Где облака проходят, как фрегаты, Какая там империя в огне, Какие там пылают эмираты?
А может быть, лихой тореадор Дразнит быка полотнищем багровым? Слыву я в небе путником не новым, Оно всегда мой обольщает взор.
Но вот уже внизу рокочет море, Корриды образ исчезает в нем. Вершины гор теперь предстанут вскоре, Прощальным озаренные огнем.
Жизнь отмеряю киноварью зорь я, И смысл в земной лишь находя судьбе, Аэродром любви – мое надгробье, Вернуться с неба счастлив я к тебе.
ВЕСЕННЯЯ РЕКА
Вновь время к маю повернуло, И обесснежел перевал, И мчит ручей вблизи аула Щенком, что из дому сбежал.
И солнечный на нем ошейник, И, слыша звон со всех сторон, Он не какой-нибудь отшельник, А для компании рожден.
Он двух себе подобных встретит Под сводом высей голубых, И шум они поднимут в свете, Как выпившие на троих.
И вот уже в папахах белых, Не оборачивая взгляд, Как трое арестантов беглых Тесниной буйственно летят.
И три ручья рекою стали, И к морю ринулась река, Над нею облачные стаи, И звезды, и моя строка.
И, одержимая не распрей, В объятьях волн могучих мчит. И дочь высот аварских Каспий В числе других удочерит.
И волн владычество седое Ей даст другое бытие, Хоть здесь исчезнет родовое Обличье горское ее.
Дана завидная ей участь Неограниченною быть: Дарить горам свою певучесть И в море корабли носить.
Одни решили в наши дни, Что издавать приказы вправе, Хотя умом своим они Не первозданные в державе.
Другие молят об одном: «Вы наш покой тревожить бросьте!» Хотя уснувшим мертвым сном Порой перемывают кости.
А третьи – зверя на ловца Не гонят, духом величавы. И добывают для державы Хлеб в поте своего лица.
Их праздник в будничности дел, Не я ль в долгу у этих третьих? Когда б мне бог помог воспеть их, Я мог бы славить свой удел.
О ЛЮБВИ НЕ СПРАШИВАЙ МЕНЯ…
Не таясь, спроси о чем угодно В час, когда присядем у огня. И хоть пламя сердцу соприродно, О любви не спрашивай меня.
Воины, поэты и визири, Грешники Востока и хаджи О любви не больше знали в мире, Чем теперь бывалые мужи.
И о ней среди людского толка Всякий раз – туманности родня. Спрашивай о чем угодно, только О любви не спрашивай меня.
Голос с неба был мне: «Ты не сетуй, Что земной любви сокрыта суть, Как ни бейся над загадкой этой, К тайне не продвинешься ничуть».
Если и пред женщиной одною Станешь строки превращать в «люблю», Все равно не хватит под луною Времени тебе, как февралю.
И успеешь ты понять едва ли, Отчего любовь во все века, Хоть порой немало в ней печали, Для любого смертного сладка.
Был мне голос… А потом на грани Ясной яви и ночного сна Женщины, как трепетные лани, Видились, связуя времена.
О любви не спрашивай меня ты, Потому что понял я давно: Нам, встречая зори и закаты, В тайну тайн проникнуть не дано.