Выбрать главу
Память вечная ему, Память вечная поэту. Так — не доиграв игры — Вдребезги. В тартарары. Рассыпаются миры, Обрываются кометы, И стреляются поэты — От тоски. И от жары.
Прожита всего лишь треть Или даже — меньше трети. Разве можно умереть В цвете лет, в прозрачном свете?
Но томленье. Но усталость. Но презрительная жалость К современникам. И эти Складки у тяжелых век.
Черный вечер. Белый ветер, Веером ложится снег. Вдоль навек замерзших рек Рысаков волшебный бег. В лунно-ледяной карете Гордая Царица Льдов — Покровительница вдов Хрупких, нежных, бессердечных, Безнадежно безупречных, Тех, что не дождавшись встречи, Зажигают в церкви свечи И бесчувственной рукой Крестятся за упокой Всех ушедших слишком рано…
Только как же… Погоди. Выстрел. Маленькая рана В левой стороне груди.
Под раскидистою елью, Под зеленой тенью хвой, Упоительно шумящих Над усталой головой…
В абажурно-лунной чаще, В шепотке страниц шуршащих Чище звезд и лиры слаще Луч струится голубой, Уводящий за собой
В пушкинскую ли Метель, В гоголевскую ль Шинель — Попадает прямо в цель Вдохновенья канитель Гениальности простой.
Погоди. Постой, постой. Было нелегко решиться Умудриться застрелиться В сквере на Трокадеро.
И когда дано от Бога Золота и серебра Очень много, слишком много — Нет от этого добра.
Тише, тише, помолчи, Каблучками не стучи, Воли не давай слезам. В черной воровской ночи Все подобраны отмычки, Все подделаны ключи К тюрьмам, сейфам и сердцам И к началам и к концам.
Грохот чичиковской брички, Возглас: Отворись, Сезам!
Берег Сены. Берег Леты. «Мы последние поэты».

«Золотой Люксембургский сад…»

Золотой Люксембургский сад, Золотой, золотой листопад, Силлабически листья шуршат.
Мы идем, и по нашему следу Удлиняясь тени идут И таинственную беседу Шепотком золотистым ведут:
– Я устала по саду метаться, Я устала на части ломаться, Становиться длинней и короче…
– Не хочу я с тобой расставаться! Не расстанусь с тобой никогда. За твои ненаглядные очи Все мои непроглядные ночи… Отвечай, ты согласна? Да?
– У теней нет очей и ночей, Тень как воздух, как дым, как ручей, – Тень отчаянья, тень свечей… Я устала быть тенью ничьей. Ах, устала, устала я очень, Этот мир так порочно-непрочен.
Золотой, золотой листопад, Силлабически листья шуршат. Бьют часы — с расстановкою — семь. Потемнело. Пусто совсем.
— До свиданья. Пора домой, В светлый дом, где пылают свечки, Где томительно-звонкий покой Перемешан с гитарной тоской, Ну совсем как — подать рукой — На цыганской, на Черной речке.

«Человек человеку бревно…»

Софии Прегель
Человек человеку бревно, Это Ремизов где-то давно Написал. И как правильно это. Равнодушье сживает со света Одиноких и плачущих. Но Для бродяги, глупца и поэта, У которых мозги набекрень, Одиночество — чушь, дребедень, Трын-трава. Им участье смешно, Им не надо привета-ответа.
Вот окончился каторжный день, Не оставив и воспоминаний По себе. Серебристые лани, Запряженные в лунные сани, Под окном. Только где же окно? Где окно и оконная штора? Где же дверь? Так темно и черно, Так черно, что не видно ни зги.
— Зазвени зга. Сиянье зажги! Озари эту темь-черноту, Искрометно звеня на лету, Молньеносно метнись в высоту И обрушься пожаром на дом, Огнедышащим дымным столбом, Красным ужасом, черным стыдом Справедливейшего приговора.
… Так погибли когда-то Содом И Гоморра.

«Скользит слеза из-под усталых век…»

М. Крузенштерн
Скользит слеза из-под усталых век, Звенят монеты на церковном блюде. О чем бы ни молился человек, Он непременно молится о чуде.
Чтоб дважды два вдруг оказалось пять, И розами вдруг расцвела солома, Чтобы к себе домой придти опять, Хотя и нет ни у себя, ни дома.
Чтоб из-под холмика с могильною травой Ты вышел вдруг веселый и живой.

«Верной дружбе глубокий поклон…»

Георгию Адамовичу
Верной дружбе глубокий поклон. Ожиданье. Вокзал. Тулон.
Вот мы встретились. Здравствуйте. Здрасьте! Эта встреча похожа на счастье, На левкои в чужом окне, На звезду, утонувшую в море, На звезду на песчаном дне. — Но постойте. А как же горе? Как же горе, что дома ждет? Как беда, что в неравном споре Победит и с ума сведет?
Это пауза, это антракт, Оттого-то и бьется так, Всем надеждам несбывшимся в такт, Неразумное сердце мое. Полуявь. Полузабытье.
Как вы молоды! Может ли быть, Чтобы старость играла в прятки, Налагала любовно заплатки На тоски и усталости складки, На бессонных ночей отпечатки, Будто не было их. Не видны. И не видно совсем седины В шелковисто-прямых волосах. Удивленье похоже на страх. Как же так? Через столько лет… Значит правда — времени нет, И уводит девический след Башмачков остроносых назад, Прямо в прошлое — в Летний сад.