Выбрать главу

21. III.1934

EN PLEIN AIR

Дом стеклянный и крылатый Возникает над тобой, Точно пенка, розоватый, Точно пемза, голубой. И сопрано чистых линий (Точно циркуль и отвес) Никель, медь и алюминий Окаймляют наотрез. Каждым утром голубиный Слышен гурл и слышен плеск, И прозрачные кабины Отражают синий блеск. Каждым утром на террасе, На газоне, на ветру День в сверкающей кирасе Вызывает на игру. На планере, на байдарке, На рапирах — всё равно! – Ты возьмешь свои подарки: Воду, воздух и вино. День проходит невозбранно, И как голуби шуршат – Неба нежная мембрана, Ритм поэмы и оршад. Небо цвета оришалка, Золотого гонга рев… День прошел, — тебе не жалко Дня в разливах вечеров. Ветер веет тиховейно, И в закатный океан, В море темного портвейна Твой плывет аэроплан.

1934

«Ну что же — нарзаном, гимнастикой, душем…»

Ну что же — нарзаном, гимнастикой, душем, Стихами, бездельем, шикарным бельем Заслоним, закроем, зароем, задушим, Задавим, растопчем, сгноим, заплюем… Всё к дьяволу! Жизни осталось немного, И эти ли годы мне к юбке склонить? Я компас ломаю: мне всюду дорога; От гроба до грога протянута нить. Но помнишь, как было? И видишь, как стало? Но ты не увидишь и ты не поймешь: Любовь над тобой лишь фокстротом свистала, И только десертную знала ты дрожь. Когда запорожцы стояли под Дубном, Прекрасной полячке всё отдал Андрий. Но ты не полячка; ты ангелом клубным Сумела пройти средь военных стихий. Конечно, мы глупы, мы тянемся к тайне; Под кожей атласной мы рады найти Die Kleine, die Meine, die Eine, die Reine, И вдруг спотыкаемся на полпути. И вдруг осязаем смятенной рукою Не нежность, а пудру, не душу, а тюль… О, мне ли томиться тобою, такою? Есть ритмы, и зори, и пение пуль.

1934

«Она ушла, Омфала…»

Она ушла, Омфала, Наиздевавшись всласть. А Гераклу жаль, что мало Ему удалось попрясть. Да, смолкла навеки прялка, Да, истощилась нить, – И Гераклу глупому жалко, Что веревку ему не свить. Что, сидя на стыдной лавке, О вечной забыв борьбе, Он ни бича, ни удавки Не сплел ни ей, ни себе. Но в мире не всё иссякло, – Найдутся львы и быки Для палицы Геракла, Для гневной его руки. Украшенный львиным зубом И бычью жилу сжав, Он диким пойдет и грубым Заснуть средь горьких трав. И снова, как бывало, Железо глянет из глаз… Не подходи, Омфала: Смех удается раз!

1934

РОБАЙ

Из кованой парчи твои крыла, бабочка, И у моей свечи ты их сожгла, бабочка, Но не погибла ты, влетя к поэту: Все разнесут лучи, что ты жила, бабочка.

1934

КОНЕЦ ИНДИВИДУАЛИСТА

Я знал его. Он был умен, как бес, – Неотразимый спорщик, скептик, циник, Любитель женщин, вечный именинник, Ниспровергатель всех семи небес. Потом состарился, иссох, как финик, Но всё язвил и шел всему вразрез, Гремел, громил и наконец — исчез И отыскался в тихом мире клиник. Я посетил его. Был ясный день, Порхали бабочки из света в тень, И коридор был весь в гирляндах света. Вошел я и — зубами стиснул крик: Веселый голый маленький старик На четвереньках нюхал у клозета.

1934

ОТРАЖЕННОЕ БЫТИЕ

О тебе. О таком. Который Кем-то выдуман. Как во сне Управляет большой конторой С гиацинтами на окне. Кто глядит, как несут корзины С океанского корабля: Груз мушката, кофе, резины, Чем богата твоя земля. Кто лежит, нестерпимо болен, Равнодушен к земным плодам, И кому с резных колоколен Отряхает звон Амстердам. О тебе. Кто лежит и жалко На весенний глядит каштан Из-за факелов катафалка: Бедный-бедный Каннитферштан!