1917
ПОЭТ
Одет монашески и коротко острижен,
По миру шествуя легко и не спеша,
Прямолинейною иглой карандаша
Он вносит в книжечку слова церквей и хижин.
И целомудренным размером осветлен,
И умной скупостью расчисливая краски,
Для ткани будущей сплетения и связки
В устоях каменных натягивает он.
И треугольником скульптурного отвеса
По уравнениям разметивши слова,
Ведет нетленный стих. И пламенно жива,
Взвиваясь к небесам, священная завеса.
1917
МОГИЛА БАРАТЫНСКОГО
Я посетил величественный город,
Подземную безмолвную столицу,
Где каждый дом украшен мавзолеем,
А мавзолей отягощен крестом.
Я проходил по мягкой меди листьев,
Влеклись глаза вдоль твердых барельефов,
И тлела мысль теплом и ломкой болью,
Священные встречая имена.
Но проходил, не замедляя шага.
Меня манил неогражденный камень,
Где иссечен великолепный профиль
Дорически-прекрасного певца.
О, чистота всесовершенных линий,
Напрягшихся в певучем равновесьи,
О, ясная и умная прохлада
В Финляндии зачатых Пропилей!
О счастьи скорбь, томление о Музе,
И мысли боль, и отягченный якорь,
Что подняли марсельские матросы, –
Всё в ясности отпечатлелось тут.
1917
ОСВОБОЖДЕНИЕ
Копьями солнца взнесенное,
Здравствуй,
Прохладное утро.
Ветер
Мой парус надул,
Белый,
Как женская грудь,
Сладко прижаться щекою
К его упругому кругу,
В гулкую чашу его
Трепеты моря ловить.
Женщины тело бездушное
Жалко свернулось у борта.
Впалая грудь
Не вдохнет
Солью пропитанных струй.
Что же мне слушать
Внимательным ухом,
Как тайным брюзжаньем
Нежная кожа ее
В каждом изгибе звучит.
Талатта, талатта!
Дальше!
Разверзни широкое лоно,
Женское тело прими.
В глуби
Его упокой,
Я же,
Один и отзывен,
Навстречу солнцу,
По зыби,
Бешеным бегом звеня,
Вспеню серебряный путь.
1917
СЕНАТ
У Тибра водопой. Вся конница врага.
А в Капитолии, в белоколонной зале,
Сенаторы себя к сиденьям приковали,
И заседание под медные рога –
Непрерываемо. Враг топчет берега,
И, бронями кипя, пораскалились дали,
Но память о былом, — о Пирре, Аннибале,
Как последождная победная дуга.
И, клятву выковав в произнесеньи четком, –
Спокойный человек с квадратным подбородком
Запаивает жезл в медь маленькой руки,
И, чуя пиршество, чертят по небу птицы:
По мрамору ступень упруги и легки
Шаги Диктатора, — плеск молока волчицы.
1917
САНСКРИТ
В странно-знакомых словах, суровых словах санскрита –
Смуглая кожа земли, — той, где струится муссон.
В призвуках тайных и темных кроются лики дравидов,
Преданных мертвой луне, солнцем сожженных людей.
В плавно-певучих разливах широко отверстых гласных
Всплески высокой волны, — воли грядущих веков.
И в трепетании смутном шорохов, шепотов, шумов
Скорбные шелесты трав в мире бескрайних могил.
1917
EX ORIENTE UMBRA
Плащи из мутно-белого сукна,
Разрез направо, алый крест налево.
Их нежно вышивала королева,
И женская рука была верна.
Под медный плач латинского напева
Колышется органная волна,
И сердца рыцарского глубина
Вся рдеет от расплавленного гнева.
Окончено. Звенящий вопль трубы.
На весла тяжко налегли рабы,
И в море мерно выплыли галеры.
И с берега ловил их долго взгляд,
Прощальный взгляд на тех, кто солнце веры
Понес в провалы первых круазад.