1949
«Это всё еще — „только так“…»
Это всё еще — «только так»,
Это всё еще — бивуак…
Не налажен письменный стол,
Не такую ручку добыл,
И не все трактаты прочел,
И не все словари купил.
А потом — на дворе зима
Или дьявольская жара;
И — от женщины без ума –
Не дотянешься до пера.
Вот закончится ледоход,
Вот поэма в печать пойдет,
Вот разок покажусь врачу,
Вот бессонницу полечу,
Вот в Туркмению полечу, –
Улыбнуться опять лучу,
Вот пальто сошью по плечу,
Вот редактора проучу,
Вот директор авось помрет,
Или так его черт возьмет…
Разве можно тут жить, в Москве,
С вечным дребезгом в голове?
Тут портянкой закрыт зенит,
Тут, как зуд, телефон звонит,
Тут, в чертогах библиотек,
Нужных книг не найдешь вовек,
А работать надо, как вол,
А читатель прет на футбол.
Но не хнычь, не ной, подожди:
Вот промоют окно дожди,
Вот объявят войне войну,
Вот откроют стране страну,
И куплю я голландский шкап,
И достану шотландский драп,
И добуду пищу уму,
И весну проведу в Крыму.
Только это бы — а потом
Настоящую жизнь начнем!
Всё, что нынче, всё «только так»,
Мимолетное, бивуак!
И не будем считать обид:
Это «так», на ходу, транзит.
Настоящая жизнь — потом:
Вольный труд и свободный дом;
Послезавтра — жизнь!..
А пока
Дайте адрес гробовщика.
30. XII.1949
1950-е годы
«Крепкий чай, холодная котлета...»
Крепкий чай, холодная котлета,
Лампа золотая в двести ватт,
Музыка с бульвара… Это — лето, –
Тихий дом, уют, и мир, и лад.
Мягкий гром поваркивает где-то,
Точно травят якорный канат…
Никогда, — о! Никогда вовеки
Вечеру такому не бывать!
Брось тереть натруженные веки,
Отложи «заветную тетрадь».
Все вольются — все вольются реки
В океан, в его слепую гладь!
9. I.1950
«Это, видно, смерть приходила…»
Это, видно, смерть приходила –
Мутной кошкой на песьих ногах.
За порог осторожно ступила,
Точно делала выбор впотьмах.
Были тут и жена, и приятель;
Будний вечер, простой разговор;
Кошки не было: то на кровати
Легкой складкой замялся ковер,
И кроватная тонкая ножка
Напряженно продвинулась вкось;
В полутьме же — бесспорная кошка,
И сознанье испугом зажглось.
Дело в том, что в «семейных преданьях»,
В сердце детское вдунувших мглу,
Тот же морок при всех умираньях
Возникал под столом иль в углу.
Может быть, это древний наш тотем,
Благодатный спаситель от крыс.
Если так — поскорее воротим
Ускользнувшего друга! Кис-кис!
15. II.1950
«Укрыться от лондонской дымки…»
Укрыться от лондонской дымки,
Повисшей в московском окне,
Забыть обезьяньи ужимки
Эпохи, смеющейся мне,
И с пыльных страниц «детектива»,
Вникая в нелепую суть
И бровь изгибая брезгливо,
Полпорции жизни глотнуть.
22. III.1950
«Вечер душен, номер скучен…»
Вечер душен, номер скучен;
Трудно в городе чужом;
Жаль, — не пью, к тоске приучен,
Жаль, — хмелею лишь с трудом.
А сейчас — «часы досуга»:
Оттабачил сотню строк,
И еще бежит упруго
В жилах ритменный поток.
Но чужому слову отдан
Стих, гранимый с юных лет,
И за горстку денег продан
В переводчики поэт.
За окном же кремль нерусский,
Башни мертвые над ним,
Черствой кирхи очерк узкий
Вколот в небо, в бледный дым.
А с эстрады над площадкой
Сквозь холодный фильтр ветвей
В слух мне льются мукой сладкой
Песни юности моей.
Мир иной напоминая,
Воскрешая мир иной,
Бьют мне в грудь волной Дуная,
Невозвратною волной.