Выбрать главу
Просверлила черными очами И сказала, что грех великий Каждодневно в империи творится: Мыло-то ведь делают из сала, А сало-то предмет ведь скоромный, Стало быть, — посты оскверняют Мыловары и мыломойцы! Нужно императорским указом Воспретить в посты мыловаренье, — В четыредесятницу святую И в другие, и в пяток и среду. Можно, впрочем, в эти дни дозволить Мыло на оливковом масле: Тем и благочестье охранится, И цена возрастет на оливки, А ими домены базилевса И сказать нельзя, как богаты! Базилевс позвонил в колокольчик И велел призвать логофета С хартуллариями и писцами И комита царских доменов, И квестора чернильницы царской. Вошли они по порядку, Преклонились до земли по уставу, Отвесили нужные поклоны, Выслушали волю базилевса И указ немедля написали. И хранитель чернильницы священной, На коленях стоя, базилевсу Подставил ковчежец чеканный С драгоценным пурпурным чернилом, Присвоенным только базилевсу. Базилевс пером лебединым Начертил священную подпись, А за ним чины государства Чернилами зеленого цвета Надписали индикт и дату И своею подписью скрепили, И заверили копии указа, А хронографы новое деянье В летопись немедля написали. Удалились логофет и квестор,
И другие, — и опять Августа Взор на базилевса устремила: Знает ли базилевс великий, Что в Магнаврском университете На экзаменах студиозы пишут Комментарии к пиимам Омира, Что от Бога их отвращает, Ослабляет рвение к церкви? Не благоугодно ль базилевсу Предписать, чтоб в университете Жития святых изучали И писали их переложенья, Расцвечая цветами красноречья? Также надо обратить вниманье На иконописцев влахернитских: Сладчайшего пишут они Спаса Желто-розовой телесной краской, Очи делают ему голубыми, На ланиты сажают румянец, Плотскую придают ему прелесть, Человеческое выраженье! Забывают, что в Христе Иисусе Нераздельно и неслиянно Две природы сосуществуют, Человеческая и Божья! Так что загноились те иконы Смрадной ересью монофизитов! «Как же, — базилевс удивился — Божью сущность выразить краской? Краска-то, она ведь телесна, А Божья-то сущность бесплотна?» Разгневалась тут Августа На такое детское неразумье, Раскричалась и объяснила: «Надо, чтобы лик и длани Были краской писаны тусклой, Чтобы плечи пречистые и чрево, Как мясные, с доски не выпирали, И под ровными складками хитона Как бы вовсе не было тела! А на лике должна быть разлита Благость неизреченная, сладость! А кругом побольше позолоты, Нимбов золотых и сияний, И одежды чтобы все сверкали, А персты чтобы благословляли! А кругом чтоб были емблемы: И кресты, и Евангелье, и Чаша, И золотоглавые соборы, И многозначительные буквы, Чтобы каждый духом возносился, Их святое постигая значенье! Да велеть, чтобы все живописцы Спасов лик по-единому писали, От себя ничего не добавляя!» Согласился на все император, Ибо мудро говорила Августа, И к тому же в парадном орнате От жара невтерпеж ему стало. Видя то, помолчала Августа, Потомила базилевса молчаньем И, очами сверля, рассказала, Что было ей сонное виденье: Явился ей Димитрий Салунский И велел ей выйти за Вардана, Обещав, что от этого союза Народится светильник церкви. Поглядел на нее император И промолвил, как с обрыва прыгнул: «Да ведь вы, сестрица, усохли; Не родить вам, думаю, и подсвечник». Полчаса в соседних покоях Хартулларии удивлялись: Что там происходит в кабинете, В недоступной палате базилевса? А потом зазвонил колокольчик, И опять позвали логофета Со всеми дворцовыми чинами, И в синклит погнали скорохода Консула пригласить немедля, Ибо в республике ромэев Без консула, без народной власти, Ничего произойти не может. А пока базилевс удалился