Выбрать главу
Во внутренние свои покои Обуться в пурпурные сапожки, И сменить зачем-то хламиду, И прическу заодно поправить. Там любимый встречает его евнух, Маленький, розовенький, пухлый; Говорит он, кошечкой ласкаясь, Что только что видел виденье: Явился ему Димитрий Салунский И сказал, что Вардан — мерзавец И что втайне замыслил он, гнусный, Базилевса низложить с престола, Самому на престоле ромэйском Сухопарым усесться задом. Как влетела тут Августа Пульхерья, Как вцепилась евнуху в ухо: «Ах ты, какосодигос подлый! Это тебе-то, неподтертый, Димитрий является Салунский? Да он, пребывая в кущах райских, На тебя, афродитская нечисть, С неба и плюнуть не захочет! Базилевс великий! Император! Здесь твою сестру оскорбляют! Прикажи анафему немедля Отлучить от церкви православной И отдать врачам-живорезам: Чтоб они ему грудь распороли, Поглядели, как работает сердце!» «Диалектика! — сказал император. — Хоть убей, ничего не понимаю!» К счастью, доложили в ту минуту, Что прибыли консул и димархи, И пошел в тронный зал император, И за ним Августа потрусила, А евнух забился под портьеру, Растирая распухшее ухо И шепча молитвы и проклятья. По правилам церемониала, Совершился великий выход, И немедленно золотописцы Весь торжественный чин описали. Базилевс объявил вельможам, Что, движимый волею Господней И заботой о благе государства, Заблагорассудил он выдать Августу Пульхерью за Вардана, А чтоб не было титулу порухи, Возвести реченного Вардана В звание кесаря святое. Выступил тут, нахмурясь, консул
И сказал, что древние роды — Гордость республики ромэев — И что охранять эти роды От вторжения особ худородных — Первая задача синклита. Но, конечно, если император Милостью осенил Вардана, То лишь ярче знать воссияет, Видя базилевсова зятя Над собою в кесарском званьи. Так что со стороны синклита Возражений никаких не будет. Базилевс кивнул благосклонно; Все свершилось так, как подобает, Ибо в государстве православном Император и народ едины. Дальше все пошло по порядку: Нарекли Вардана кандидатом, И в разрядные книги записали, И печатью скрепили запись; Потом нарекли его спафаром И опять записали в книги; Дальше протоспафаром стал он, А через минуту ассикритом; После был он сделан ипотом, Далее патрикием сделан, Себастом и протосебастом, Наконец — пангиперсебастом, И совсем наконец был он назван Кесарем империи Ромэйской — Всего только на две ступени Ниже базилевса ромэев. Принесли тут слуги Августы Мягкие сафьянные сапожки Травяного нежного цвета. Тут Вардан появился в зале, Распростерся перед базилевсом, Преклонился перед Августой И надел кесарскую обувь. Подошел к нему сияющий консул, Лобызал ему почтительно руку, Подошли и другие вельможи И тоже руку облобызали, И чиновники пониже рангом Приложились губами к сапожкам.
IV
Чистил я сегодня ракушки И нашел в одной древнюю бусу! Думаю: «Это что-то значит, Это уж не пройдет мне даром, Если языческая мерзость Лезет ко мне со дна морского». Только я успел подумать это, Является гонец преполита: Преполит меня требует немедля, Пусть иду я, в чем меня застанут. У меня аж в печенке заныло: «Ой, думаю, провинился в чем-то; Хорошо, если выдерут только, А что, если в евнухи поставят?» Иду я с гонцом по базару, Взмок от страха, туфли теряю, А башмачник, старый Ставракис, Вслед меня срамит во весь голос, Говорит, что я, вероятно, Тухлой рыбой торговать начал. Оказалось, я напрасно боялся, Напрасно над бусою крестился: Счастье мне привалило такое, Что и во сне увидишь навряд ли! Вардан-то мой, старый товарищ, На Августе великой женился, Кесарем стал ромэйским И вспомнил про старого друга. Требует меня к себе в столицу, Велит, чтоб не медлил ни часу, — А в порту почтовая галера Паруса уже поднимает! Преполит со мною любезен, Теплый плащ подарил на дорогу, Подарил корзинку с халвою И гидрию с бузой превосходной! Я домой, как ветер, помчался Уложить добро, какое было, Прихватить барабульки да хлеба, Да икону святого Николая, Покровителя мореходов. Но как ни спешил я, а все же, Пробегая мимо лавки Ставраки, Задержался, грешный, на секунду, Задрал к пояснице рубаху, Приспустил исподнее платье И поклон ему обратный отвесил. Так он и остался, богохульник, У дверей своей лавчонки мерзкой, Не промолвил ни слова: понял, Что стал я важной птицей! И уже на галере легкой Выплываю в открытое море Навстречу судьбе великолепной! Прощай, гора Митридата, Прощай, портовая харчевня! Через пять, через пять лишь суток Кесарю я кинусь на шею!