VI
К молу каравия подходит;
На молу народ суетится:
Тощие какие монахи,
Рыбаки усатые какие!
Полетела колотушка с борта,
Потащили канат причальный,
Подтянули каравию к молу.
Расступается народ суетливый,
Карантинную пропускает стражу,
Кой-кому по шее влетает, —
Точь-в-точь, как у нас в Пантикапее.
Но идет с карантинной стражей
Хартулларий, чернильницу тащит,
Священник идет в епитрахили,
И диакон с кадилом разожженным.
Все на палубу каравии всходят
И матросов скликают в кучу,
Пассажиров тоже собирают,
С мостика сзывают капитана.
Побледнел капитан от страха:
Что-то небывалое будет;
Я же, грешный, и сам не знаю,
Отчего так застучало сердце.
Оказалось, бояться-то не надо,
Бог прислал милости великой:
Мой Вардан, мой старший товарищ,
Увенчался диадимой царской!
Базилевса-то злодеи убили,
Убили и сына базилевса,
И сестру его, Августу Пульхерью,
И синклит державы ромэйской,
Избавляя державу от смуты,
Выбрал базилевсом Вардана,
Старого моего Вардана,
Товарища моего Вардана!
И теперь чины государства
На каравию к нам явились,
Чтобы нас, путешественников темных,
Привести к присяге на верность.
Вот-то счастье на меня свалилось!
Кем теперь Вардан меня поставит?
Может быть, городским эпархом?
Или тайным советником престола?
Или казначеем имперским?
Как ему на шею я кинусь,
Обниму его, старого друга!
Экое свалилось мне счастье!
Видно, Бог праведных любит!
Скверная у спальника морда —
Как спина у камбалы старой;
Бубнит он у меня над ухом,
Этикету все обучает:
Как войти я должен к базилевсу,
Как отбить семь земных поклонов,
Как облобызать ему сапожки.
А того, дурак шишковатый,
И не знает, что едва войду я,
Как Вардан прижмет меня к сердцу
И с собою рядом посадит.
Тяжело у меня на сердце,
Ночь глубокая, а все не сплю я,
Душно мне в палате просторной,
Жарко мне на лебяжьей перине,
Тишина меня мертвая давит:
Десять комнат кругом пустые,
Черною налиты тишиною,
Безголосой тьмою налиты.
Говорят, что по этим покоям
Ходит ночью Феодосий мертвый
В черной ризе, с медным потиром,
И потир не кровью Христовой,
А его, Феодосиевой кровью
По края по самые полон;
И все ищет он брата Константина,
Что убил его в этих покоях, —
Причастить его хочет кровью.
Страшно мне! Проклятое здесь место!
И еще тоска меня терзает,
Горькая томит меня обида:
Богочестный-то базилевс ромэйский,
Мой товарищ, Вардан боголюбивый,
Полдуши у меня похитил,
Обокрал меня, изубожил.
Я-то, глупый, к нему разлетелся,
Радостью небесною пылая,
А он-то к устам моим отверстым
Свой сапог сафьяновый притиснул
Да велел мне идти на кухню:
Дело он потом-де мне укажет.
А на кухне повара рассказали,
Как блюдет он достоинство престола:
На охоте олень его рогом
Подцепил, и с лошади сдернул,
И помчал в колючую чащу,
Где его бы ветвями разодрало;
И погнался за ним доезжачий,
И мечом разрубил оленю шею:
И от смерти избавил базилевса.
Ну, а базилевс благодарный
В руки палачей его предал:
Как-де смел он, раб, над базилевсом
Занести клинок, хотя б спасая?
И казнил беднягу смертью лютой!
Как проведал я дела такие,
Сердце у меня затрепыхалось:
Может быть, и меня император
Порешил предать безвинной казни
Лишь за то, что мы вместе когда-то
Дыни крали с отцовских огородов?
Или, может быть, за то, что знаю,
Что на ляжке у него на левой
Родинка есть вида срамного?
А еще и за то, быть может,
Что я его, тому лет десять,
В нехорошем месте дворовом
За грехом малаккским застукал?
Ой, как плохо знать грехи и тайны
Венценосцев, помазанных Богом!
Разрешились наконец тревоги,
Призвал меня к себе император,
Посадил у ног своих на скамейку
(Честь, которой и сенаторы жаждут),
Объяснил мне, в чем моя должность.
Он-де хочет властвовать над миром,
Вновь забрать Сирию с Египтом,
Уничтожить престол Персидский
И загнать в Аравию арабов.
А потом из Италии дивной
Лонгобардов вымести грубых
И на острове Испанском иберам
Предписать свою державную волю,
А затем уж галлов и бриттов
И неведомых каких-то фризов
Забрать (и на что они сдались?)
Под свою высокую руку.
А внутри державы ромэйской
Ереси выполоть, как плевел,
А нобилей, злых и непокорных,
Титулов лишить да имений,
И мужичье обуздать своеволье,
Посадить их на царскую пашню,
Чтобы всюду был в стране порядок —
На земле, как в обители райской!
Ну, а это нелегкое дело:
Коль задумаешь такое благо,
Так, того и гляди, злодеи
Под ребро кинжалом заберутся
Или же, что гораздо хуже,
В яства яду крысиного подсыплют.
Ежели замыслишь благое
В этом мире, завистью полном,
Так кому же довериться можно?
Самого себя бояться надо!
Ну и должен я, старый товарищ,
Быть начальником кухни дворцовой,
Императору стряпать самолично,
Самому покупать все припасы,
Заказать особые кастрюли,
Ендовы, кувшины и кубки
С крышками да прочными замками,
А ключи от них носить на шее.
Слова нет, важнейшая должность,
И доверие — уж большего нету!
Отпустил мне базилевс червонцев,
Перстень личный надел мне на палец,
Хлопнул меня, как бывало, по заду,
Заказал мне пилав из мидий —
Истинное императорское блюдо,
А ценой доступное матросу.
Только я душою размягчился,
Как опять меня Вардан обидел:
Выпрямился, голову вскинул
И пугнул меня страшною казнью,
Если я что не так сготовлю
Или буду хвастаться людям,
Что мы вместе росли в Пантикапее,
Которую нужником назвал он.