Лишь скудное чужое небо,
Чужая чахлая трава
И, словно камень вместо хлеба,
Слова, газетные слова.
III. «Я верил в тайное сближенье…»
Я верил в тайное сближенье
Сердец, испытанных в беде,
Я думал — горнее служенье
Дано изгнаннику везде.
Но верность, высшая свобода,
Изменой верных смущена.
— Бессонной ночью, до восхода…
Паденье до конца, до дна.
— Лишь пена, что в песке прибрежном
Кипит, несомая волной,
Лишь горы, что виденьем снежным
Вдали стоят передо мной…
IV. «Без “возвышающих обманов”…»
Без «возвышающих обманов»,
Гостями странными везде,
Чужие средь различных станов
И нелюбимые нигде
Вы, обреченные судьбою,
Друзья, хранители огня,
Друзья, гонимые со мною
Враги сегодняшнего дня.
V. «Куда нам, с нашей нищетою…»
Куда нам, с нашей нищетою,
В сегодняшний стучаться день?
Над стадом вещей чернотою
Орлиная несется тень.
Война… Гражданское волненье…
— Но прочь! Вдоль темных берегов
Люблю воды глухое пенье,
Сиянье горных ледников.
Тропой кремнистой над обрывом
Иду один. Навстречу мне
Неумолкаемым приливом
Несутся тучи в вышине.
«Чугун, гранит. Реки глухие воды…»
Чугун, гранит. Реки глухие воды.
Конец столетья — гордый пустоцвет,
Шум сборищ, воздух споров и свободы,
Закат, еще похожий на рассвет,
Садов Семирамиды увяданье…
Осенний дождь, туман и мокрый снег,
Тоска, безвыходность и состраданье —
Серебряный, но все ж великий, век!
Мы научились принимать без позы
И свет и мрак. Увы! узнали мы
Арктические белые морозы,
Смертельные объятия Москвы.
Но здесь цветут блаженною весною
Каштаны вдоль бульваров, и закат
Над городской разрушенной стеною
Прекраснее былого во сто крат.
Вслед обреченной гибели Европе
Заря встает и утро свежесть льет,
И не умея думать о потопе,
Офелия безумная поет,
Бредет, с полузакрытыми глазами,
Над омутом. И на его краю,
С отчаяньем, восторгом и слезами
Я гибель и Офелию пою.
Стихи о границе
1. «Бьется челнок одинокий…»
Бьется челнок одинокий
Времени в ткацком станке,
Ветер шумит на востоке,
Тучи идут налегке.
И в облаках, искушая
Смелостью гибельный рок,
Ласточек легкая стая
Ищет пути на восток.
Смотрит в пространство пустое:
Неодолимо оно…
Сердце мое ледяное,
Бедное светом окно!
2. «Хмуро надвинув наличник…»
Хмуро надвинув наличник
Путь часовой сторожит.
Мимо столбов пограничных
Заяц не пробежит.
Зверю и человеку:
— «Стой!» — сиянье штыка.
Ветер сухой через реку
Низко несет облака.
В снежную русскую вьюгу,
В зимнюю трудную мглу,
Брату родному, другу:
— «Стой! Пропустить не могу!».
3. «Ветром холодным, снежным…»
Ветром холодным, снежным…
— Бьется шинель на ветру…
Снегом пушистым, нежным…
— Ближе к огню, к костру…
И над полями пустыми,
Громче, все громче, ясней,
Слышится чудное имя
Будущей славы твоей.
4. «Россия! С тоской невозможной…»
Россия! С тоской невозможной
Я новую вижу звезду —
Меч гибели, вложенный в ножны,
Погасшую в братьях вражду.
Люблю тебя, проклинаю,
Ищу, теряю в тоске,
И снова тебя заклинаю
На дивном твоем языке.
Из военного цикла
I. «Ночью, в бурю и мороз…»
Ночью, в бурю и мороз
Вылетает бомбовоз.
Летчик, парень молодой,
Забирает путь крутой.
Поднимается,
Приближается,
Метко целится
И снижается.
Раненые кричат — люди кричат,
Выстрелы, беспомощные, стучат,
Летчику горя мало:
— «На тебе!
Попало?»
Плачет женщина: «Ванюшка ведь!..»
Плачет девочка: убит медведь,
Медвежонок ручной — подвернулся,
На снегу лежит, растянулся.
Ну, потери что там считать!
Воевать, так воевать!
В страхе народ разбегается,
В темноте пожар разгорается,
Раз — налет
И еще налет —
Высоту берет
Самолет.