«Луч, из тумана выступая…»
Луч, из тумана выступая,
Сверкнул на тучах грозовых —
И, на цепочках дождевых
Повисла радуга сквозная.
Дрожит над самой мостовой,
Между аптекой и молочной,
Но тяжесть гости неземной
Не могут выдержать цепочки
Как спутанная саранча,
Теряя радугу, их звенья —
В горячем золоте луча
На землю падает в смятеньи.
«О как несносен мне на свете…»
О как несносен мне на свете
Моторный и машинный стук!
Так клавиши стучат, вот эти,
Где струны порваны. Их звук
Не нужен душам изумленным,
Он предвещает тишину.
И музыки неизреченной
Рвет полнозвучную струну.
«Пушком тумана абрикосным…»
Пушком тумана абрикосным
Заботливо окружена,
Как за бумагой папиросной,
Плывет бессонная луна.
Речные тускло светят воды
Огнями темного моста,
На древние свои места
Созвездья первые выходят.
И чисто в мире и прекрасно,
Но в этом воздухе ночном,
Где солнце только что погасло,
Живет и дышит смерть во всем.
«На темных, на лиловых сливах…»
На темных, на лиловых сливах
Туман не тронутый рукой:
Так лунный свет лежит на ивах
И на пшенице золотой,
Сияет на речной кольчуге,
На крышах, в сумрачном саду,
На спящем у сарая плуге
Какой дорогой ни пойду,
Повсюду риза голубая
Волшебно брошена на прах.
И мысль теряется в садах
Несуществующего рая.
«Вот как из букв слагаются слова…»
Вот как из букв слагаются слова.
Вот как из букв слагаются законы.
Идут часы, кружится голова,
Слетаются к своим птенцам вороны.
Встает за рощей красная луна,
Плывет все выше, выше и бледнеет.
И уменьшается слегка она,
А тени ярче, сумерки светлее.
И в этой серебристой синеве
Быстрее сердце начинает биться.
То вверх, то вниз бесшумно по листве
Расплавленное серебро струится.
В степи, чуть слышен, — дальний звон подков,
Поскрипывают мягкие рессоры.
Убийцы едут, испокон веков,
По лунным снам и лунным косогорам.
Они убьют, конечно, не меня,
Убьют других, но я еще не знаю…
И перед грудью лунного коня
Широкие ворота открываю.
«Пускай печальный этот век…»
Пускай печальный этот век
Науку предпочел искусству
И выдумал, что человек —
Граница, за которой пусто.
Но ты проверь: всмотрись в их быт,
В их беспорядочные тени,
И ты поймешь — не может быть,
Чтоб выше не было ступени.
«Так перед недругами жгут…»
Так перед недругами жгут
Свое же полковое знамя.
Несбывшееся — берегут,
Не помня дыма — помнят пламя.
Не чувствовать за явью явь —
Мучительное состоянье.
Блажен, кто, веру потеряв,
Отрекся от ее влиянья.
«Все путается… Главное, желанья…»
Все путается… Главное, желанья —
Когда они исполнятся — выходят
Совсем некстати, в виде наказанья,
И дней почти пустая цепь проходит.
Жизнь постепенно близится к концу.
И если взять ее движенье в целом,
Она подобна, может быть, кольцу,
В котором замкнутость — замена цели.
«Выехала машина…»
Выехала машина,
На машине венок.
Пожилой мужчина
Приподнял котелок.
Такое же вечное небо
И земля, и морское дно.
Был я или не был —
Не все ли равно.
«Когда-то давно, на закате…»
Когда-то давно, на закате,
Я ехал верхом на коне:
Озера, болота да гати,
Да зарево в дальнем окне.
То было быть может весною.
В лесу меж стволов, кое-где,
Слепящее солнце, второе,
Горело в болотной воде.
Свою забывая тревогу
Дремали березы шурша.
Кричала сорока, дорогу
Кабан перешел не спеша.
Все это казалось когда-то
Обычным в болотном краю,
Теперь же сиянье заката,
Мне кажется было в раю.
«Сегодня праздник: в городском саду…»
Сегодня праздник: в городском саду
Стоит прозрачный день осенний.
Прислушиваясь к шуму, я иду
Дорожкой сквозь редеющие тени.
И все стараюсь слухом уловить:
Откуда этот тихий ропот веет?
Причину угадать хочу любви
К покорности, с которой сад мертвеет…
«Дует ветер в предвесенней роще…»
Дует ветер в предвесенней роще
И деревья голые стоят.
Ледяные лужи воду морщат.
Озаряет горизонт — закат.
Холодно, уныло, безобразно.
Только страсть моя, моя тоска
Одевает в лучезарный праздник
Рощу, холод, лужи, облака.
И уже сиянием слепящим
Ветка каждая обведена,
И уже огнем животворящим
Лужа каждая озарена.