Как будто каждый был укушен
Собакой бешеной, и вот
Заразой разум обездушен
И каждый перекошен рот
И бешеной слюной наполнен…
Нечеловеческую злость,
Как электрические волны,
От гостя принимает гость.
Не страшно вместе прокаженным,
Но горе тем, кто в страхе зла
Берет рукой незараженной
Хлеб с прокаженного стола.
«Внизу по улице автобус…»
Внизу по улице автобус
Проходит, и всегда дрожит
На длинной этажерке глобус,
В стакане ложечка звенит.
Дрожит не только этажерка,
Но весь семиэтажный дом.
И вот выходит на поверку:
Не крепок мир, где мы живем.
Когда-нибудь пройдет автобус,
И этажерка упадет,
На части разлетится глобус,
И только ложечка спасет
Свой голос в мировых просторах,
И этим слабым голоском
Прославит нас в надзвездных хорах
И в бесконечности потом.
И соберутся на поверку,
Под звон ее среди планет,
Автобус, глобус, этажерка
На героический совет.
«Дрова рубили на просеке…»
Дрова рубили на просеке
Два дровосека, третий — я.
И, правда, в каждом человеке
Живет забытая змея.
Три топора вонзив в колоду,
И я, и спутники мои
Увидели, как на свободу
Три медных выползли змеи.
И мы смотрели, рты разинув,
Как извиваясь поползли
Они по бурьянам в малину
И там убежище нашли.
Все было прежним, только горло
Пересыхало от жары, —
Мы рукавами лбы утерли
И взялись вновь за топоры.
«У синема прохожие столпились…»
У синема прохожие столпились,
Им хочется от жизни отдохнуть.
Деревья безотрадно распустились,
Им трудно соки из земли тянуть.
Ах, все на свете ничего не значит.
Не верь, не думай, ничего не знай.
И тех, кто отскакал, и тех, кто скачет,
Оставь в покое и не замечай.
Болезненного кровообращенья
Фонарь волшебный в сердце потуши.
Не верь чужим, минутным увлеченьям
И со своею верой не спеши.
«Если ты проехал мимо…»
Если ты проехал мимо,
Станцию свою проспал, —
Как тебе невыносимо
На другой спешить вокзал
Каждый из твоих соседей
Видит цель перед собой, —
Ты ж один бесцельно едешь
По ошибке роковой
Бесполезное движенье
Хочется остановить…
Мне такое ощущенье
Много лет мешало жить.
«Луна в тумане прояснилась…»
Ирине Яссен
Луна в тумане прояснилась,
Глядит в заснеженную тьму.
Все засверкало, озарилось,
И зайцы в степь, по одному,
Уходят длинными прыжками, —
Их след запутан, как во сне,
И синеватыми кружками
Застыл на белой пелене.
Снега сойдут весенней влагой,
Весенний разольется свет…
А ты на белый лист бумаги
Запутанный бросаешь след.
«Внизу рассыпались ромашки…»
Внизу рассыпались ромашки,
Вверху фарфоровые чашки
Поддерживают провода.
Столбы уходят в города.
Блеск меди провода теряют,
Их ток и ржавчина съедают.
Фарфор не трогает ничто —
Ни ржавчина, ни сильный ток.
Зато, когда сквозь медный провод
Людское пробегает слово,
Покоя полон своего,
Фарфор не слышит ничего.
«Все спуталось, забылось, раздвоилось…»
Все спуталось, забылось, раздвоилось, —
Потерь не вспомнить и не сосчитать.
Случилось так, а почему случилось,
Причину слишком далеко искать.
Мое белье и галстуки таскает
Уборщица для мужа своего.
Мне кажется: все люди понимают,
Что мне не нужно больше ничего.
«Еще, как мутная река…»
Еще, как мутная река,
Сплошным потоком поезд мчится.
Но вот проклюнулись слегка
Его квадратные глазницы.
И множество каких-то лиц
Несется мимо с легким звоном,
И будто из больших яиц
Выходят люди из вагонов.
Выходят, и вещей — гора…
Не так ли, радостью объяты
Средь незнакомого двора,
Новорожденные цыплята
Спешат, едва увидев свет,
И чувствуя себя, как дома,
О вечной суете сует
Щебечут в мире незнакомом.
«Самоед, когда весна приходит…»
Самоед, когда весна приходит,
Рад теплу, и кажется ему,
Что нигде, нигде во всей природе
Солнце так не светит никому.
А когда надолго наступает
В тундре ночь и непроглядна мгла,
Он во тьме, как счастье, вспоминает
Каждый луч полярного тепла.
Если б он узнал о солнце юга,
Как оно над Ялтою горит,
Разве б мог он за Полярным Кругом
Слабый свет его боготворить.
1. «Высыхали на горячих стеклах…»
Высыхали на горячих стеклах
Капли чистой дождевой воды.
На песке от наших туфель мокрых
Оставались темные следы.