И еще понять беззлобно,
Что свою, пусть злую, мать
Все же как-то неудобно
Вечно в обществе ругать.
А она цветет и зреет,
Возрожденная в Огне,
И простит и пожалеет
И о вас и обо мне!..
1935
Обезьянка Чарли устает ужасно
От больших спектаклей, от больших ролей.
Все это ненужно, все это напрасно,
Вечные гастроли надоели ей.
Быть всегда на сцене! И уже с рассвета
Надевать костюмы и смешить людей.
Бедная актриса устает за лето,
Дачные успехи безразличны ей.
Чарли курит «кэмел», Чарли любит виски,
Собственно, не любит, но «для дела» пьет.
Вот она сегодня в роли одалиски
Исполняет танец, оголив живот.
И матросы смотрят. Вспоминают страны,
Где таких, как Чарли, много обезьян.
И швыряют деньги. И дают бананы.
А хозяин хмурый все кладет в карман.
Только с каждым годом все трудней работа.
Люди не смеются. Людям не смешно.
Чарли не жалеет. Их обидел кто-то,
Оттого и стало людям все равно.
Звери, те добрее. Людям что за дело?
Им нужны паяцы, им нужны шуты.
А зверям самим кривляться надоело,
В цирках да в зверинцах поджимать хвосты.
Ах, и мне не легче- этим же матросам
Петь на нашем трудном, чудном языке!
Думали ль вы, Чарли, над одним вопросом:
Почему мы с вами в этом кабаке?
Потому что бродим нищие по свету.
Потому что людям дела нет до нас.
Потому что тяжко зверю и поэту.
Потому что нету Родины у нас!
1940
Я увидел Вас в летнем тире,
Где звенит монтекрист, как шмель.
В этом мертво кричащем мире
Вы почти недоступная цель.
О, как часто юнец жантильный,
Энергично наметив Вас,
Опускал монтекрист бессильно
Под огнем Ваших странных глаз...
Вот запела входная дверца...
Он — в цилиндре, она — в манто.
В оловянное Ваше сердце
Еще не попал никто!
Но однажды, когда на панели
Танцевали лучи менуэт,
В Вашем сонном картонном теле
Пробудился весенний бред.
И когда, всех милей и краше,
Он прицелился, вскинув бровь,
Оловянное сердце Ваше
Пронзила его любовь!
Огонек синевато-звонкий...
И под музыку, крик и гам
Ваше сердце на нитке тонкой
Покатилось к его ногам.
Холодеют высокие звезды,
Умирают медузы в воде,
И глициний лиловые гроздья.
Как поникшие флаги везде.
И уже не спешат почтальоны.
Не приносят твой детский конверт.
Только ветер с афишной колонны
Рвет плакаты «Последний концерт».
Да... Конечно, последний, прощальный,
Из моей расставальной тоски...
Вот и листья кружатся печально,
Точно порванных писем клочки.
Это осень меняет кочевья.
Это кто-то уходит навек.
Это травы, цветы и деревья
Покидает опять человек.
Ничего от тебя не осталось.
Только кукла с отбитой ногой.