ЯСНАЯ ПОЛЯНА{407}
Я не был там, но знаю, не быв,
как будто видел наяву,
что там в лучах синеет небо,
садятся пчелы на траву.
В полях девичьи песни льются,
и, от забот не поостыв,
богатыри и жизнелюбцы
приходят встретиться с Толстым.
Как будто пыль седую сдунул
их юный пыл с аллей и троп.
Вот здесь он жил, писал и думал,
ладонью тер глазастый лоб.
Не их виденьем ли ведомый,
не той ли юностью взыграв,
бежал из собственного дома
седой ведун, мятежный граф?
Сшибая ветки сильным телом,
лесной росою орошен,
не с ними ль встретиться хотел он,
заре промолвить: хорошо?
Как догонял Толстой верхом их,
не скажут правнукам врачи.
Лишь солнце на могильный холмик
бросает братские лучи.
Клубится пар от их пыланья,
рассветы добрые суля…
Отчизна —
Ясная Поляна —
Моя любимая земля!
СЕВАСТОПОЛЬ{408}
Не краю кремнистого Крыма,
где под ноги волна легла вам,
город есть, чья душа белокрыла.
У него сестра — Балаклава.
Вечно славен и вечно сказочен,
отстоявший весну у мрака.
И бессменно огнем негаснущим
полыхает курган Малахов.
А для нас у него есть отмель —
голубая, рыбачья, крабья.
Он над морем ступени поднял,
а оно в них как брызнет рябью!
Вот у этих-то грив поющих,
смуглолицый, присев на сваи,
дикой солью дышал поручик.
Лев Толстой — офицера звали.
И сегодня в ночах бессонных,
испытавши святую зависть,
на простреленных бастионах
я к следам его прикасаюсь.
Походи, посмотри, послушай.
Этот город один, как прежде,
охраняет матросской службой
прелесть южного побережья.
Белизной своих зданий льется,
строит счастье, штормами мечен.
Он — рыбак. Он — матрос. Он — лоцман.
Заменить его в сердце нечем.
Хорошеющий с каждым годом,
окруженный землей степною,
он поэзии русской отдан
и немножечко нам с тобою.
ЗЕМЛЕПРОХОДЕЦ{409}
Нет, на месте никак не сидится ей,
неприкаянной русской душе, —
и уходит она с экспедицией,
за китайской границей уже.
Мандарины глазенки сощурили,
самураи встают на дыбы, —
но враждебней, чем тайны Маньчжурии,
англосаксов надменные лбы.
Не обидно ли им и не странно ли,
что у северных медленных рек
с детства бредил восточными странами
непонятной земли человек?..
— Благовонной и звончатой пасекой
те видения вьются во мне,
я коснусь без капкана за пазухой
азиатских песков и камней.
Я обрадую братьев обиженных,
ночники подозренья задув,
я войду в их забытые хижины
и пойму их сердец красоту.—
Так он скажет. И в сложной их грамоте
разбираясь, как в русском письме,
он увидит священные храмы те,
где бывать европеец не смел.
Согреваясь от добрых намерений,
пронесет по дороге любой
не расчетливый розыск Америки,
а горячего сердца любовь.
И полюбят пришельца косматого
с небывалых очей синевой,
и князья тех краев не казнят его,
потому что народ за него.
Коренастый, задумчивый, низенький,
сибиряк или вятский мужик,
с Чернышевским и высшею физикой
он продремлет в кочевьях чужих.
Развалясь под звериными шкурами,
от большого пути ослабев,
окруженный косыми и хмурыми,
будет слушать пастуший напев.