Вспомнит девочку в сереньком платьице,
в снежном блеске иных вечеров,
подивится, что слезы подкатятся
от чужих и неведомых слов.
В малярийном ознобе и пламени
он встряхнется и сляжет опять.
Коммерсанты, одетые ламами,
будут душу его покупать.
Будут пробовать ядом и золотом,
будут рады, в пути задержав.
Сами где ни пройдут они, голо там
от огня их пославших держав…
И когда померещится: долее
не сдержать напряжения рук, —
бесконечные степи Монголии
за плечами очутятся вдруг.
В полушубке дырявом и латаном
он наступит на снежный хребет
и увидит: со сладостным ладаном
поднимает ладони Тибет.
КРАЙ РОДИМЫЙ * {410}
От бессонниц ослепнут очи,
смерть попросит: со мною ляг, —
млечной пылью средь черной ночи
закурится Чумацкий Шлях.
Это может случиться скоро.
Так ответствуй, степная синь:
разве я не тобою вскормлен,
или я не отчизны сын?..
Край родимый, ни в коей степени
в светлом дыме рассветных рос
не отыдет душа из степи.
Я там с детства бродил и рос.
Простелись, золотист и снежен,
колыбельный простор славян.
Сколько музыки в кличке «Нежин».
Как нежны у тебя слова.
Край родимый, в огне и дыме
знал ты горе, чернел и чах, —
но звонки кавуны и дыни
на твоих золотых бахчах.
Сквозь туман пламенеют маки,
плачут вербы, звенит лозняк, —
из могил встают гайдамаки,
поднимается Железняк.
Когда кровь моя будет литься,
черноземную пыль поя,
посмотри, справедливый лыцарь,
на две капли — одна твоя.
Цель иную теперь наметь-ка.
В переплавку пошли мечи.
Отстает от тебя Америка,
репутацию подмочив…
Если скажете мне: сыграй нам
сокровенную песнь души, —
я сыграю: «Я сам с Украйны!»
Только тем я и буду жив.
Украúна — Укрáина,
белобрысый ковыль,
улыбнись мне нечаянно
сквозь горячую пыль.
Улыбнись мне спросонышка
сквозь грачиный полет.
В росах мытое солнышко
над тобою встает.
Козаком-непоседою,
озорным кобзарем
я с тобою беседую
и тобой озарен.
Много в жизни я странствовал,
много весен прожил,
и работал, и праздновал,
и солдатом служил.
Если есть во мне сколь-нибудь
за душою добра —
не от рвения школьного,
а от батьки-Днепра…
Дождик тих на поля твои,
на леса моросит.
Крешут руки булатные
огневой антрацит.
Да проносятся издали
сокола-поезда.
Да бушует неистово
запорожская сталь.
О колхозная Таврия,
моря синего гул,
твои вечные лавры я
на душе берегу.
Сколько солнышка жаркого
и хороших ребят
от рабочего Харькова
до лесистых Карпат.
Тополями украшена,
в добрых пашен молве,
Украина — Украина,
будь здорова навек!
* * *
Добро, мой город, жизнь моя!{411}
Над рощами, над парками,
над площадью Дзержинского
снежинки перепархивают.
Негаданно, нечаянно
их ветерок покруживает.
Морозными ночами
хорош мой город-труженик.
Студенты и рабочие, —
кого еще назвать бы? —
ступают озабоченно
на скользкие асфальты.
Звенит трамвай, качается,
спешащими унизан.
А год уже кончается.
Все ближе к коммунизму.
У каждого у города с
вой дух, свое лицо есть.
Наш славится рекордами,
работает на совесть.
Огромный он, раскиданный
и Родине известный,
и нового ростки в нем —
во всех районах есть они.