И пускай, как всегда аккуратны,
чтоб душа не согнулась, дремля,
заиграют призывно куранты
на задумчивой башне Кремля.
И наполнится полночь огнями,
и осыплет с макушки до пят
злато злаков, посеянных нами,
и степные ключи закипят.
Среди споров азартных и зычных,
среди пестрых огней и гирлянд
будь как дома, знаток и язычник,
и вовсю веселись и горлань.
Пусть за далью, за далью степною,
в раскаленной и чистой пыли
зацветет под победной ступнею
вечно юное тело земли.
ЖЕЛАНИЕ{426}
Не хочу на свете ничего я,
кроме вечной радости дорог,
чтоб смеялось небо голубое
и ручьи бежали поперек,
кроме сердца бьющегося, кроме
длинных ног и трепетных ноздрей,
ночевать при молнии и громе
и купаться в речке на заре.
Не желаю ничего на свете,
только пить прохладную росу,
трогать ветви, слушать звонкий ветер
и деревьев музыку в лесу.
Позабыв жестокие потери,
ни пред кем не чувствуя вины,
знать, что я лишь будущему верен,
как бывают прошлому верны.
ПОДРУГЕ{427}
1
Будто старую книгу страстей и печали
я с волненьем душевным раскрыл, —
и сгустилася ночь за моими плечами,
и в ночи заплясали костры.
Будто книгу печали смущенно раскрыл я
и увидел, случайный колдун,
как поникли от бед лебединые крылья,
приморозилось сердце ко льду.
Нет, не книгу я взял в погрустневшие руки
и не повесть чужую прочел,
а гляжу я в глаза огорченной подруги
и к плечу прикасаюсь плечом.
Ты с бедою знакомилась не понаслышке,
не шутя добывала свой хлеб,
не просила ни милости, ни передышки
у недобрых у девичьих лет.
Горе было глубоким, а радость — короткой
среди скудных полей и корчаг,
где росла у чужих босоногой сироткой
на тяжелых крестьянских харчах.
Я-то знаю, как в темень ночей, не мигая,
смотрят с яростью, как, простонав,
от неотданной нежности изнемогая,
на холодных горят простынях.
А сама ты была и веселой и светлой
и в любви презирала обман.
Золотистые волосы вились от ветра,
улыбаться хотелось губам.
Что с того, что бывало нам горько и тошно,
что спирало дыханье в груди?
Ведь и все, что могли, отдавали за то, чтоб
свет коммуны горел впереди.
И за все твои долгие, гордые муки,
за тревожное, злое житье,
я целую твои справедливые руки,
справедливое сердце твое.
2
Пусть все загаданное сбудется,
пусть сердце в счастье не отчается,
моя единственная спутница,
трудов и дум моих участница.
Бывает, стих мой людям помнится,
тебя-то в нем не видно все-таки.
Ну покажись, ну выглянь, скромница.
Ты и не думаешь об отдыхе.
Вся суть твоя и все призвание
не в блеске глаз и не в тепле щеки.
Какая ноша с детства взвалена
на задохнувшиеся плечики.
Но нашей доле ты не рада ли,
что годы даром не потеряны,
что под замок добра не прятали,
не замыкались в темном тереме,
что ты от жизни не хоронишься,
а жадно дышишь паром пахоты,
что весь народ нам был за родича,
для всех людей сердца распахнуты?
Хватало нам с тобой поэзии.
Чего-чего не испытали мы:
и потрудились, и поездили,
и посмеялись над печалями.
Пока в груди моей колотится,
сто тысяч раз с твоим состукнется
омытая водой колодезной
моя любовь, моя заступница.