Хвала героям и борцам
под сединою и загаром,
чей обжигающий бальзам
не для бездельников заварен.
Кто верен нашему костру,
кто ширь таежную облазил,
стоял у атомных кастрюль
и заставлял светиться лазер.
И если ты мне вправду брат,
коль ты доподлинно товарищ,
гори с людьми, их братству рад,
в работе будь неостывающ.
Будь дерзкий, с косностью воюй,
но, большелобый и рукастый,
гордись партийностью своей
и от святынь не отрекайся.
С утра трудись, как дровосек,
клонись, как сеятель, к тетрадям —
затем, чтоб стих твой был для всех,
но и обличья не утратил.
Белые кувшинки Балаклеи
МОГУЩЕСТВО ЛИРИКИ{454}
Да здравствуют мир познававшие гении!
И все ж я величием их не подавлен.
Ручаюсь, что Пушкин, Шевченко и Гейне
не меньше, чем Ньютон, Эйнштейн или Дарвин.
К здоровому знанью оценим порыв мы,
героев бессмертных не станем порочить.
Но как торжествуют веселые рифмы,
когда революцией плещут на площадь!
По праву великим считается Линкольн,
все души горят перед ликом Толстого, —
но лирики тоже ведь шиты не лыком,
нет силы сильнее звенящего слова.
Нельзя без поэтов — а как же иначе?
Над чудом прекрасного кто б тогда замер?
Звенят над землей соловьиные ночи,
и море слагает гремящий гекзаметр.
О, жаркая кровь, исходящая горлом!
О, горечь и боль, что гармонией стали!
Есть что-то превыше законов и формул
в души человеческой остром составе.
Исчислить нельзя справедливость и нежность.
О чаша любви моей, весело пенься!
И лирика может спасти и утешить.
Нужны человечеству ласка и песня.
СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ{455}
Придвигайтесь, россияне,
наполняйте чаши.
Рассказать вам про сиянье
Северное наше?
Ошибусь — так вы поправьте,
двиньте под бока-то.
Жизнь у нас, сказать по правде,
цветом не богата.
Сверху — синь, а снизу — зелень.
Но скажу теперь я:
если в землю что посеем,
так и лезут перья.
Тут краса нежней и диче,
тоньше, чем на юге.
Тут не молкнут стаи птичьи
да седые вьюги.
И на той земле снежистой,
по лесам-опушкам,
не нарадовались жизни
ни Толстой, ни Пушкин…
Золоченое перо дай:
похваляться станем
над холодною природой
вспыхнувшим сияньем.
Половина неба стала
голубой, а раньше
бледным пламенем блистала,
снег лежал оранжев.
Только цвет один рекою
набежит на лица,
как спешит уже в другой он
сразу перелиться.
Ты стоишь под обаяньем,
как отроду не был.
Над тобой поюн-баяном
полыхает небо.
То лиловое лилось там,
то зеленый свет там,
и не пьяный ты, а просто
тайное изведал.
Так бывает, если снится
или сердце любит.
Не отсюдова ль жар-птица
полетела в люди?..
Но, из конца в конец
изъездивший отчизну,
лишь Северский Донец
в душе своей оттисну.
Искал его сосков
едва из колыбели.
Там воздух был соснов,
там воды голубели.
Под сводами лесов,
надвинутых на берег,
светло его лицо,
все-все в песочках белых.
Вовек не иссыхал,
от ночи холодея
(Чугуев и Эсхар,
Змиев и Балаклея),