Я завтра уеду — и дым по степям,
и рощам лететь, и туманам качаться.
Но мне все равно не пробыть без тебя
ни ночи, ни дня, ни единого часа.
Зачем же ты чистое хмуришь чело
и на сердце тенью садится досада?
На что тебе злиться и плакать с чего?
У жизни не счесть золотых вечеров,
а я без тебя — что садовник без сада…
Помощница счастья, сто лет не седей,
будь вечно со мною, добра мастерица.
Пусть праздничным ладом наполнится день
и ночь озорством твоих ласк озарится.
* * *
Листьев свеянная стайка{461}
шелестит о переменах…
Здравствуй, милая хозяйка
вечеров благословенных!
Не из шутки, не из лести,
не с обиды, не с удачи
посидим с тобою вместе,
помечтаем, посудачим
о бродягах, об изгоях,
об исканиях прекрасных,
о товарищах, из коих
только часть придет на праздник.
Чары срок вином наполнить.
Больше света, меньше пыла,
легче верить, легче помнить.
В сердце зрелость наступила.
В час осенний, в час вечерний
буду пить в его глубинах
за очей твоих свеченье,
за здоровье губ любимых,
за весну, что не иссякла
в наших взорах, в наших венах.
Здравствуй, милая хозяйка
вечеров благословенных!
ГОРОДА АЛЕКСАНДРА ГРИНА{462}
Сухощавый и желчный циник,
неудачник, по мненью видящих,
а на деле — чудесный выдумщик,
жил душою в просторах синих.
В брызгах моря, чей воздух солон,
в карнавальном чаду веселом
возникали свежо и зримо
города Александра Грина.
Обходи стороной, священник,
нашу жизнь в кабаках вечерних.
Смех наш зычен и страсть тигрина
в городах Александра Грина.
Руки женщин простых и смуглых.
Сохнут сети у хижин утлых.
Ветер звонок и даль багрима
от зари Александра Грина.
Так за тех, кто услышать чает
смех пучины и крики чаек,
чья отрада — волна и глина —
города Александра Грина.
* * *
На зимнем солнце море, как в июле{463}.
Я первый раз у моря зимовал.
Во рту пылали хвойные пилюли.
Светлым-светло сверкала синева.
Но в том сверканье не было отрады,
в нем привкус был предчувствий и потерь,
и было грустно с глиняной эстрады
смотреть в блиставший холодом партер.
Волна плескалась медленно и вяло,
лизнет песок и пятится опять,
как будто в лоб кого-то целовала
и не хотела в губы целовать.
Из сборника «Плывет „Аврора“» (1968){464}
* * *
Покуда в нас жар сердца не иссяк{465}
от жестких стуж, от лет необратимых,
нам снятся сны об алых парусах,
о бригантинах.
Но больше всех нам люб один корабль,
в хоромы зла метнувший гром орудий,
что в день восстанья праведно карал
владык и судей.
Матросский люд из русских мужиков
в трудах велик и в мятежах неистов.
И вся команда — за большевиков,
за коммунистов.
И океан борта его качал,
и от штормов на нем звенели снасти.
Он мстил за Стеньку и за Пугача
верховной власти.
Бунтарский дух рассчитанным огнем
слетел с него на шпили городские.
И грозно слава грянула о нем
за грань России.
От берегов насилия и лжи
он вдаль ушел, весь грозами исхлестан,
и в ночь и в бурю людям проложил
дорогу к звездам.