Любил в полях цветение хлебов,
Здоровье, женщин, музыку и все то,
Что есть душа, что есть сама любовь:
Всю прелесть мира, собранную в соты,
И знать не знал про белые снеги,
Про пенье вьюг над плеском ополонок,
Как мяса клочья падают с ноги
И птицы в небе гибнут, захолонув.
Когда ж мой час единственный настал
Любви-судьбы, несбыточной и грозной,
Я бросил все, в те гиблые места
Бежал на лед, на ветер тот морозный.
Из десен кровь бежала по зубам.
Согрев нутро махоркою и песней,
Я серой солью хлеб мой посыпал
И засыпал под твердию небесной.
Пусть не нажил в скитаньях ни гроша,
Но не с кем мне меняться и делиться,
И жизнь была ясна и хороша,
Когда теплели лесорубов лица.
И сто соленых, рубленых раззяв
Ко мне тянулись и смотрели в рот мой,
И, улыбаясь найденным друзьям,
Стихи стояли крепко и добротно…
Как набивают ягодой бутыль
Для полученья славного настоя,
Так, в дыме вьюг, от счастья, от беды ль,
Я был такой бутылью непростою.
Чтоб людям в мире не было темно,
Чтоб милой ласке жечь, не остывая,
Сияй, мой свет высокий, надо мной,
Сердца и щеки смехом раздувая.
* * *
Когда почуют северные сосны{482}
Приход своей весны,
Я вспоминаю прожитые вёсны,
Приснившиеся сны.
Из весен тех, далеких и прекрасных,
Одна была такой,
Что свет ее сияет, не погаснув,
И светит далеко…
Облиты тьмой прохладные аллеи.
Одна к одной тулясь,
Стоят в цвету акации, белея,
И смотрит вниз Тарас.
А мы идем и счастья не скрываем,
Не разнимаем рук,
Полны любви к деревьям и трамваям
И ко всему вокруг.
Мальчишки чертят классы на асфальте,
Толкаясь и галдя,
И в волосах твоих сверкают капли
Чудесного дождя.
За этот дождь, за твой любимый лепет,
За ту, в цветах, зарю,
Благодарю за все, мой грешный лебедь,
Навек благодарю.
* * *
Я рад, что мне тебя нельзя{483}
назвать своею милой.
Я рад, что я тебя не взял
ни нежностью, ни силой…
Стрясись подобная беда,
давно б истлел в земле я,
сильней поплакала б тогда,
забыла б веселее,
забыла б голос мой и лик,
потом забыла б имя,
потом сказала б: «русский бык»
и спутала б с другими.
В объятьях многих и чужих
не вспомнила б до смерти,
что был один такой мужик,
длиной подобный жерди.
А так через десятки лет
в нечаянную полночь
найдешь на чем-нибудь мой след
и по-иному вспомнишь.
Назло трагическим ночам
и прописной морали
я рад, что ты была ничья,
когда меня забрали.
* * *
Мне без надежды в горе помнить легче{484}
Не то, что сердцу дорого навек,
А только стан твой, волосы и плечи,
Ярмо колен и боль закрытых век,
И горечь губ, которые вначале,
Стыдясь игры, на все кладут запрет,
И жар, и стыд, и долгими ночами
Горячий, нежный, сумасшедший бред.
Мне легче так. Но если бы могла ты
Понять, на сердце руку положа,
Какой тоске, чистейшей и мохнатой,
Обречена безумная душа,
Какая боль, ужасная на ощупь,
Родится в ней от малости любой,
Ото всего, что было нашим общим,
Что нас роднило больше, чем любовь,
Как страшно все, что не делю с тобой я,
Как жаль тех дум, и счастья, и нужды,
И милых книг, что мы читали двое,
И что теперь одна читаешь ты.
О, если б можно было все, что порознь
Прожили мы, как порванную нить
Собрать по часу, радуясь и ссорясь,
И каждый миг вернуть и разделить.