Выбрать главу
И день настал, и вот сбираю дань я, И перед сонмом дружественных лиц Усталый смех труда и обладанья Да прозвенит с отчетливых страниц.
Хвала мужам и женам человечьим, Хвала рожденным в муках и крови, Ночам и дням, утратам и увечьям, Дыханью грез и чувственной любви!
Расти, душа, под шум лесной листвы, Для новых дум, для нового труда. Оставьте всякое отчаяние, Вы, Входящие сюда.
Не позднее 1952
* * *
Трепет жизни, всю душу пронявший{493}, Свет весенний, хмельное питье, Замолчишь ты, мальчишество наше? О, шуми, золотое мое!
В честь того, чтоб случалось почаще, Ради верных и радостных рук, Подымайте зажженные чаши, На колени берите подруг.
И под вольное пенье рассказа, Словно музыка дум о былом, Виноградные горы Кавказа Засверкают над нашим столом.
И откроются пышные дали, И воочью возникнут из тьмы Все загадки, что мы разгадали, Города, что построили мы.
И наполнится полночь огнями, И осыплет с макушки до пят Злато злаков, посеянных нами, И лесные ключи закипят.
Среди тостов соленых и зычных, Среди сочных колбасных гирлянд Будь как дома, знаток и язычник, Пробуй все, веселись и горлань!
О, дороги, покрытые пылью, В звоне бури и в шелесте трав. О, приблизься, заря изобилья! О, побудь еще, юность, щедра!
Подымай благодарные взоры, Золотая моя немота. Мастера, оптимисты, обжоры, Я пожизненно ваш тамада!
Пусть за далью, за далью степною, Обнаженное, в звездной пыли, Запоет под победной ступнею Вечно юное тело земли.
Не позднее 1952
* * *
Не хочу на свете ничего я{494}, Кроме вечной радости дорог, Чтоб смеялось небо голубое И ручьи бежали поперек,
Кроме сердца бьющегося, кроме Длинных ног и трепетных ноздрей, Золотых ночлегов на соломе И речных купаний на заре.
Не желаю ничего на свете, Только пить румяную росу, Слушать, как трещат сухие ветви И гремят кузнечики в лесу,
До пупа порвать свою рубашку, Сапоги отдать кому-нибудь, Рыжих пчел и милую ромашку Благодарным словом помянуть.
Ничего на свете не хочу я, Лишь бы жить свободным и босым, Под хмельными звездами ночуя, Славя ту, чей свет неугасим.
В добром смехе голову закинув, Каждой травке верен и знаком, Пить вино из глиняных кувшинов, Заедая хлебом с чесноком.
Не позднее 1952
             КАВКАЗУ{495}
Я тебе не чужой человек. Мы не просто большие друзья. Мы сошлись и связались навек. Нас нельзя разлучить и разъять.
И, быть может, в стотысячный раз О тебе и грустим и поем, Соколиное горло — Кавказ, Неуютное счастье мое!
Ты мне звонко чихаешь в лицо Неожиданным взрывом ветров. Я тебе отвечаю, кацо: Будь здоров — и я буду здоров.
Я целую вершины твои, Как седую отцовскую прядь. Если гибель почую в крови, То к тебе возвращусь умирать.
Если трудной мне будет тропа, Дай плечом прикоснуться к тебе. Ты — могучий, ты жизнью пропах, Помоги мне, отец мой, в борьбе.
Прямо в горы — из душных трущоб — Мой веселый, мой яростный путь. О, еще бы хоть раз, о еще б Этим ветром до боли вздохнуть.
<1942, 1952>
* * *
Гамарджоба вам, люди чужого наречья!{496} Снова и вечно я вашим простором пленен… Холод и музыка в пену оправленных речек. Говор гортанный высоких и смуглых племен. Бешеный пыл первобытных попоек и сборищ. Мощные кедры, что в камень корнями вросли. Горной полыни сухая и нежная горечь. Шелест и блеск остролистых и бледных маслин. Знойные ливни и ветра внезапного козни. Осени щедрой ломящие ветки дары. Дивной лозой опьяненные руки колхозниц. Свет в проводах от курящейся утром Куры. Руды, и смолы, и пастбищ хрустящая зелень, Уголь под пальмами, хлеб золотой и вино. Мудрые люди долин и вершин и расселин, Сердце мое в вашу землю навек влюблено. Слава твоя бесконечно мила и близка мне, Кров мой любимый, дитя неразлучной семьи. Ах, как блестишь драгоценным, единственным камнем Ты на груди у прекрасной невесты Земли!