Выбрать главу
Не позднее 1952
            ЕВРЕЙСКОМУ НАРОДУ{510}
Был бы я моложе — не такая б жалость. Не на брачном ложе наша кровь смешалась.
Завтракал ты славой, ужинал бедою, Слезной и кровавой запивал водою.
— Славу запретите! — отнимите кровлю! — Сказано при Тите пламенем и кровью.
Отлучилось племя от родного лона, Помутилось семя ветхого Сиона.
Не проникнуть в быт твой наглыми глазами. Мир с чужой молитвой стал под образами.
Не с того ли Ротшильд, молодой и лютый, Лихо заворочал золотой валютой?
Не под холостыми пулями, ножами Пали в Палестине юноши мужами.
Погоди, а ну как повторится снова. Или в смертных муках позабылось Слово?
Потускнели страсти, опустились плечи? Ни земли, ни власти, ни высокой речи?..
Не родись я Русью, не зовись я Борькой, Не водись я с грустью золотой и горькой,
Не ночуй в канавах, жизнью обуянный, Не войди я навек каплей океана
В русские трясины, в пажити и в реки, — Я б хотел быть сыном матери-еврейки.
1946
* * *
                                          Прекрасно сказано, но — будем                                           возделывать наш сад.                                                                              Кандид Родной, любимый, милый человек{511}, Сегодня мы прощаемся навек,          Сегодня ты печальная уйдешь,          И все следы зальет летучий дождь, И все слова, рожденные в тоске, Не возмужав, умрут на языке.          Ужели мы дожили до зимы          И никогда не улыбнемся мы? Но есть же то, чего предать нельзя: Любимый труд, уставшие друзья,          Больные дети, девушки в беде,          Похожие на белых лебедей, И женщины под сеткою дождя, Чью кровь и душу выпила нужда,          Прохожие дорогою большой,          Мечтатели с израненной душой. Во имя тех, кто дышит горячо, Во имя всех, неведомых еще,          Сквозь боль потерь, сквозь ненависть и тьму          Ты будешь жить наперекор всему. Ты будешь жить, верна себе самой, Не изменяя радости земной.          Под сенью тьмы, слабея от тоски,          Сегодня мы в последний раз близки. В последний раз, коснувшись губ моих, Ты возвратишься в мир друзей и книг,          К родному устью, в свой забытый сад.          Иди ж без грусти, не смотри назад. И ты увидишь ярко, до черты, Как могут быть сердца людей горды,          Как может счастьем одарить простор,          Как много может человек простой. И тем теплом охвачена до пят, Любить и жить захочешь ты опять,          Чтоб снова с неба нежное тепло          На городские улицы текло, А улицы напоминали лес, Где над асфальтом стелется навес          Раскидистых дубов и сладких лип,          Чтоб люди быть свободными могли б, Чтоб каждый дом, блистая белизной, Горел огнями в заросли лесной,          Чтоб, не ломая жизни за гроши,          Дух человека рос, несокрушим, Чтоб в окна рвалась щедрая листва, Чтоб, захмелев, кружилась голова,          Чтоб над Днепром, над Волгой, над Невой          Пропали дурни все до одного, Чтоб первый встречный с девушкой любой Сыграть бы мог в бессмертную любовь,          Чтоб, дописав, последнюю тетрадь,          Мне не хотелось больше умирать, Чтоб ты смущенно, в золоте лучей, Могла б уснуть у друга на плече.
Не позднее 1952
* * *
Когда враги меня убьют{512}, Друзья меня зароют. Веселый рот землей набьют, Холодною, сырою… Осыплет желтою листвой Мой сон, мой жар, мой юмор. Но — посмотрите: я — живой, Ни капельки не умер!