Выбрать главу

1970-е годы

         ЭПИГРАММЫ        ПРОВИНЦИАЛА
                1 На приемах Кремля, во интимных пирах ли блещет в роли враля лучезарный Ираклий{539}.
Как он свеж и мастит, рыцарь первого клича! Палачей возвелича, убиенным польстит.
Глядь — и слепится том{540} с конъюнктурной натруской пресловутым шутом при словесности русской.
                 2 Я честь бесчестию воздам. Способны русские пророки, одной рукой казня пороки, другой подыгрывать властям.
О, Разнесенский, Петушенко{541}, джамбулы{542} атомных времен, между витийством и враньем не ведающие оттенка!
С позором родины в родстве, вы так печетесь о величьи, но нет величия в двуличьи, как нет геройства в шутовстве.
1970
     ДРУЖЕСКИЙ ШАРЖ         (Г. АЛТУНЯНУ){543}
Мы «Генчик» всё да «Генчик»! по-пьяному орем, а ты — не буйный птенчик, а дерзостный орел.
Тебе, интеллигенту, возмезднику властям, давно пора в легенду, и я ее создам.
Среди хмельных и щедрых бессмысленной порой один молчишь ты, Генрих, мыслитель и герой.
Припомнив все обиды, даримые судьбой, молчишь ты, как убитый, поникнув головой.
Припомнив все удары от родственных сердец, молчишь, не тронув чары, как истинный мудрец.
Я, может, больше стану и в страхе замолчу, тебя, забывшись спьяну, похлопав по плечу.
Что веку свет забрезжил сквозь темень и туман, виной отнюдь не Брежнев, а Генрих Алтунян.
На том сойдемся все мы, и я еще спою смиренные поэмы во славушку твою.
<1970-е>

Стихотворения разных лет

                 ЗИМНЯЯ СКАЗКА{544}
                           1 С чего мне начать и с чего подступиться? С того ль, что в декабрьскую стужу беда — влюбиться? С того ль, что бездомною птицей болтливый мороз на заре щебетал?
С того ль, что прозрачные звонкие латы одели деревья? С того ль, что сама в те ночи в серебряном пепле была ты Снегурочка, Вьюга, Царевна-Зима?
С того ль, что явилась ты славы случайней, с того ль, что покамест в глазах не темно, ни людям, ни далям, ни счастью, ни тайне тебя у меня отобрать не дано?
Ну, как мне подъехать? Ну, как описать те снежные ночи, что в сердце дымятся? Причина становится притчей, пейзаж в насмешку мне странные строит гримасы.
А может быть, будет удобней и проще, пейзаж и причину отринув к чертям, опять за тобою бросаться на площадь, пропащую голову враз очертя?
И громко шептать: Это я, Неизвестный. Пусть новым Петраркой мне в жизни не быть, я — юный и гордый, я — чуткий и честный, попробуй за это меня полюбить.
Трудись и шали, и безумствуй, и празднуй, пока не сорвусь и пока не паду, хочу тебя видеть веселой и властной, куда б ни послала, послушный, пойду.
И снова смешить тебя словом и видом, и снова смешаться в стотысячный раз, по хрупкому снегу хрустя деловито, заглядывать в щелки смеющихся глаз.
И снова, над уханьем вьюги возвысясь, с заждавшихся губ поцелуи срывать и нашу короткую нежную близость еще не придуманным словом назвать.
И снова, напившись почти допьяна той близостью, в темень врываться с туману, с воды — и святых Александра и Анну в веселых молитвах своих поминать
                   2 В ресницах твоих — две синих звезды, а ты смеешься, и ты — со мною. Белая вьюга в ушах свистит. Что я скажу про счастье земное?