В брак уж вступить побуждал ее местный обычай,
Но в неприступных лесах укрываться любила одна;
Мужа чуждалась, звериною тешась добычей,
Словно Диана, для страстной любви холодна.
Дафна скитаться любила в лесистой тени молчаливой,
Всем женихам, что искали ее, отказав.
Русые кудри, что прядью вились прихотливой,
В косу простую сплетала, повязкой связав.
Шепчет ей Делий: «О Дафна! под деревом сядем!
Внемли молениям страстным, и легкий покров распусти.
Гребнем злаченым по этим распущенным прядям
Дай провести!»
Нимфа бесстрастная тщетно ему прекословит…
Стройные члены раскинув меж трав и корней,
Он ей любуется, дышит в лицо ей, и ловит
Кудри златистые — шелковых нитей нежней.
Хвалит взоры — звезд лучистей
(Как от уст глаза отвлечь?);
Нежны руки, пальцы, кисти,
Белизна открытых плеч.
Очи гневом заблестели,
Скрылась в мир лесных теней,
И язвимый страстью Делий
С воплем бросился за ней.
Не мирящийся с разлукой,
Он проносится средь чащ,
— Светозарный, сребролукий, —
И по ветру вьется плащ.
«Нимфа, постой! Как от льва убегают олени,
Агнцы от волка, как голубь летит от орла,
Что ты бежишь, спотыкаясь и раня колени,
Будто из лука стрела?
Нимфа, постой! Доверяясь тропинкам неверным,
Что ты бежишь, не внимая призывам любви?
Ноги безвинные острым и жалящим терном
Не рви!
Знаешь ли, кто за тобою бежит? Я — не горный,
Грубый пастух, стерегущий родные стада.
Знала бы, кто я, наверно ногою проворной
Ты б не бежала тогда!
Знай: мне Юпитер — отец; я — пророчества дивного дара
Бог, и властитель я творческих грез.
В Дельфах мне служат, покорны мне Кларос, Патара
И Тенедос.
Стрелы мои беспощадны: неведом им промах;
Только стрела твоя стрел моих грозных верней!
Рана томит меня: я среди трав, мне знакомых,
Сам врачеванья владыка, спасенья не вижу от ней».
Дафна, робко розовея,
Всё бежит скорей, скорей,
И, ее покровом вея,
Ветер треплет прядь кудрей.
Мчится нимфа в ствольной дали,
В зыбкой лиственной тени.
Позолоченных сандалий
Рвутся крепкие ремни.
«Нимфа, стой, велик, могуч я,
Быстробежный Аполлон!»
Мнутся травы, гнутся сучья,
Эхо вторит гул и звон.
Зов люби его бессилен
Дафна, розы розовей,
Мчится ветром меж извилин
Диких троп, во мгле ветвей.
Он нагнал, и Дафна слышит,
Как дыханье горячо,
И под ним стыдливо пышет
Обнаженное плечо.
Речь его — упорней, гневней…
Дафна смотрит перед ней
Волны катит старец древний,
Пенноблещущий Пеней.
И взмолилась: «о, родитель!
Ты — всевластен, ты — велик.
Будь же дочери спаситель
Измени злосчастный лик».
Смолкла, и стала невинного агнца покорней.
Тело ее цепенеет, и груди оделись корой.
Резвые ноги впиваются в землю, как корни.
Руки становятся сучьями, кудри — зеленой листвой.
Складки одежды твердеют, становятся глаже;
Зеленошумной вершиной замкнулись уста.
Вся изменилася Дафна, но та же,
Прежняя в ней красота.
Любит ее и такой Аполлон, и, как члены,
Гибкие сучья обвив, слышит сердца любимого бой.
И поцелуи горячие напечатлены
Им на коре, для ответных лобзаний немой.
«Будешь отныне цвести без скончаний,
Будешь в моих извиваться кудрях,
Будешь на цитре, на звонком колчане,
Знаком победы на гордых царях.
Я примиряюсь с враждебною долей
Дафна, цвети же могучей, пышней,
И на вожде, что войдет в Капитолий,
Ярким победы венком зеленей!
Как мои кудри нетленно хранимы,
Так свой зеленый убор сохрани;
Вечно цвети: и в холодные зимы,
И в беспощадные летние дни».