Выбрать главу
Спит песок охолоделый, Блещет сонная струя. Я минула все пределы, Я минула все края.
Погоняема кручиной, Крайний север я прошла, Где нависла над пучиной Прометеева скала.
Я не знаю, ранний гроб ли, Избавленье ли найду? Бога скованного вопли Провещали мне в бреду;
Провещали бесконечный Горьких бед, блужданий ряд. Карой злой, бесчеловечной Боги смертного карят.
Как мгновенно, как немного Укрываясь от наяд, В вожделенных ласках бога Я любви вкусила яд.
И теперь — несчастный повод Гнева матери богов — Я бегу, и едкий овод Мчится вслед моих шагов.
Сжалься, Зевс! твое объятье, Чрево мне обременя, В жертву вечного проклятья Грозно предало меня.
Зверем бешеным блуждая, Плод священный я несу. Неужели никогда я Не верну мою красу?
Для твоих объятий нежных Возврати лилейность ног! Дай мне пару грудей снежных, Золотых кудрей венок.
И на мшистом изумруде, В мгле зеленого куста, Я прижму к обильной груди Сына Зевсова уста.
Зевс! не презри дочь Инаха! Зевс! супругу пожалей, Изнемогшую от страха Средь Египетских полей».

IV. СИРИНГА[41]

Не сыщешь в Аркадии девушек, равных Невинной Сиринге цветущей красой. Она между нимф выделялась дубравных В горах, орошенных студеной росой.
Уже не однажды во мраке дубравном, Объятья любви от себя отклонив, Она убегала, гонимая фавном, Иль богом обильных колосьями нив.
Безмужной остаться дриаде хотелось. Богине она уподобилась той, Отчизна которой — божественный Делос: С Дианой равнялась она чистотой.
Когда же собаки оленя настигнут, Охотою нимфа себя веселит. Из рога оленьего лук ее выгнут, Тогда как Дианин из золота слит, —
А в прочем Сиринга с Дианою схожа: Строга, непреступна, и бог ни один Не делит ее вожделенного ложа В глубокой траве плодоносных долин.
Однажды, венчанный сосновой короной, Неистовый Пан за дриадой гнался. Но крепкие ноги, служа обороной, Ее уносили глубоко в леса.
Раздвинулись чащи, кустарники — реже. Сгибаются ноги, бессильно скользя В глубоком и влажном песке побережий; Широкой рекой преградилась стезя.
И нимфа, пронзенная ужасом острым, От страстных объятий спасаясь едва, Ко влажным наядам, возлюбленным сестрам, Последние, в горе, бросает слова:
«О сестры! мою красоту измените! На горе прекрасною я родилась. Волос обрывайте душистые нити, Гасите огонь соблазняющих глаз!»
Тем временем Пан, разгоревшийся, страстный, К желанному телу в восторге приник. Но тело немеет под лаской напрасной, И в пальцах — холодный, болотный тростник.
И ветер, в тростник проникая из скважин, Порывисто дунул, и Пан услыхал Как будто бы стон — безнадежен, протяжен — Как будто бы кто-то любил и вздыхал.

V. ИФИГЕНИЯ В АВЛИДЕ[42]

Я забыла дом родимый Для Ахиллова шатра. В синем небе вижу дымы Погребального костра.
Вижу медных ратей строи, Вдоль залива корабли — К берегам далекой Трои Обращенные рули.
Но лазурного залива Не колышется роса, И в безмолвии, тоскливо, Спят, белея, паруса.
Оглашается Авлида Песнью вольною гребца. Я ищу шатер Атрида, Кличу милого отца.
Нет, не мне отныне весны, Ласка теплого луча, Луг зеленый, цветоносный, Бег веселого ключа.
вернуться

41

Сиринга (с. 103). Сюжет — см. Овидий, Метаморфозы, I, 689–712. Сиринга — в греч. мифологии нимфа-гамадриада, обитавшая в Аркадии. Делос — остров, где родились Аполлон и Артемида. Пан — божество стад, лесов и полей.

вернуться

42

Ифигения в Авлиде (с. 105). Вопросы жизни. 1905. № 5, май. В основе ст-ния эпизод из «Илиады» Гомера. Из порта Авлиды греческие корабли должны были отправиться к Трое, но не было попутного ветра. Прорицатель Калхас объявил, что нужно принести в жертву Артемиде дочь Агамемнона Ифигению. Ее вызвали якобы для обручения с героем Ахиллом. Узнав истинную причину, Ифигения мужественно приняла свою судьбу. Но в последний момент богиня заменила Ифигению ланью, а девушку унесла в далекую Тавриду, сделав жрицей своего храма. Атрид — отец Ифигении Агамемнон. Лета — река в царстве мертвых.