Села — реже, горы — диче.
Ослик зыблет колыбель.
С грудью матери девичьей
Слил уста Иммануэль.
Смотрит девушка любовно
Сыну в сонное лицо.
Зверь под ней ступает ровно;
Тает звездное кольцо.
Тихий мальчик, сон лелея,
Пьет святое молоко.
Край, вскормивший Моисея,
Твой рубеж — недалеко.
А за дальними горами
Брызги крови кормят пыль.
Над детьми стенает в Раме
Матерь древняя Рахиль.
И солдаты в селах рыщут,
Вес пороги обагря.
Ненасытно, жадно ищут
Иудейского царя.
Села — реже, горы — диче
Ослик зыблет колыбель.
С грудью матери девичьей
Слил уста Иммануэль.
Солнце. Мрак лучами выпит.
Сын, проснись! потом — дремать.
Дряхлый тайнами Египет
Принял девственную мать.
III. МАРИЯ МАГДАЛИНА[6]
Sur quels pieds tombez-vous, parfums de Madeleine?
A. Musset
Чья это песня во мраке доносится,
Чьи это, чьи это слышны рыдания?
К гробу Христову несет Мироносица
Благоухания.
Там горизонта туманная линия.
Скоро засветит заря Магдалине.
Плавают сумерки, сумерки синие
В тихой долине.
К гробу приходит, никем не замечена.
Там, в глубине кипарисного сада,
В камне пещерном гробница иссечена.
Вот и ограда.
«Вижу зари задрожавшие пятна я,
Серые камни пещеры зардели.
Там погребенный лежит, ароматные
Ткани на теле.
Нашим рыданьям не внемлет,
Скрытый в могильные недра…
Пальмы чернеют, и дремлют
Стройные кедры.
Долами, мраком объятыми,
В страхе пошла я сегодня.
Шла умастить ароматами
Тело Господне».
Чья это жалоба носится,
Сумрак предутренний гонит?
К камню припав, Мироносица
Плачет и стонет.
IV.ПЕРЕД ИЕРУСАЛИМОМ
Уж город царственный воздвигся перед Ним.
Он шел, не преступив положенного срока;
В последний раз теперь Он шел в Иерусалим:
Он шел, да сбудется писание пророка.
Дрожали на песке отливы багреца;
Был запад облечен в торжественную ризу,
И отблеск заревой с высокого зубца
Спускался медленно по белому карнизу.
И Он опять прошел по дорогим местам,
Опять увидел стен высокие уступы,
Громады мрамора, дворцы и, здесь и там,
Детей пустыни, пальм разбросанные купы.
Опять привычный взор слепила пестрота
Семьею тесною столпившихся строений
И горделивых стен немая высота.
Он знал, что придут дни последних запустений,
И город рушится, как пепел, как мечта.
А ночь всё медлила, и тихо вечер гас,
Сгущая по стенам причудливые тени.
Он шел в Иерусалим. Он шел в последний раз,
Покорный голосу отеческих велений.
Вспомнил он, вспомнил тогда
Детства забытого лета:
Милые сердцу года,
Домик родной Назарета.
Звезды тихонько горят.
Синяя, звездная тишь…
Там убегающий ряд
Плоских, белеющих крыш.
Дети давно уже спят,
Мальчику только не спится.
Звезды ему говорят,
Что-то далекое снится.
Мать с кувшином поутру
Тихо идет от колодца.
Дети заводят игру,
Говор и смех раздается.
Плавно ступает она,
Легкою тканью одета.
В косы ее вплетена,
Яркая блещет монета.
К матери мальчик бежит,
На спину влез к ней украдкой,
Звонко смеется, шалит
Платья широкого складкой.
Где он ни кинет свой взор,
Всё ему — радость, игрушки.
Звякнул отцовский топор,
Валятся легкие стружки.
Вспомнил, как в детстве сюда
Шли они на богомолье
Всею семьей: вот когда
Детям простор и раздолье.
вернуться
6
Мария Магдалина (с. 15).